Динка - Валентина Осеева

— Дина, не бегай далеко! Дина, не заглядывай за чужой забор, это неприлично!

Мышка, жалея старшую сестру, ходила как тень за Динкой, и, промучившись до обеда, все трое с удовольствием возвращались домой. В конце концов они начали устраивать эти поездки не для себя, а только для мамы, чтобы она не беспокоилась.

— Мы так хорошо надышались, — хитрили все трое, возвращаясь.

Потом уже они окончательно отказались от всяких поездок, считая самой дальней своей прогулкой Ботанический сад.

Однажды вечером, когда Марина грустно наигрывала что-то на пианино, Мышка, прижавшись к ее плечу, тихо спросила:

— Мамочка… А что, если послать дяде Леке емшан?

— Нет, зачем же… Если он не едет и не пишет, значит, ему нельзя, а мы будем срывать его с места емшаном! — отвечала Марина.

Вася, сидя, как всегда, в своем кресле, прислушался.

— А что это такое — емшан, если не секрет? — с любопытством спросил он.

.. Степной травы пучок сухой,Он и сухой благоухаетИ разом степи надо мнойВсе обаянье воскрешает…

с улыбкой продекламировала Марина.

— Мама, я расскажу Васе! Можно, я расскажу? — выскочила Динка и, не дожидаясь разрешения, начала сбивчиво рассказывать своими словами вперемежку с рифмованными строчками:

Когда в степях за станом станБродили орды кочевые,Был хан Отрок и хан СырчанДва брата, батырй лихие…

И вот один раз, когда они пировали, — с жаром рассказывала Динка, — когда у них «велик полон был взят из Руси», на них вдруг, как буря, налетел русский князь Мономах и разбил их наголову! И вот тогда

Сырчан в донских залег мелях,Отрок о горах Кавказских скрылся!…И шли года…Гулял в степяхЛишь буйный ветер на просторе!Но вот скончался Мономах…И плачет по нем Русь, а хан Сырчан зовет певца и к брату шлет его с наказом!Он там богат, он царь тех стран,Владыка надо всем Кавказом!

Но ты скажи ему, чтоб бросил все, что умер враг, пусть он идет к себе на родину, в благоухающие степи!

Ему ты песен наших спой,Когда ж на песнь не отзовется,Свяжи в пучок емшан степнойИ дай ему, и он вернется!Певец едет к хану, говорит, что брат велел ему вернуться…— Отрок молчит, на братний зовОдной усмешкой отвечает…Певец ему поет песни его родных степей, но хан нахмурился и отвернулся…И взял пучок травы степнойТогда певец и подал хану,И смотрит хан и сам не свой,Как бы почуя в сердце рану,За грудь схватился… Все глядят:Он — грозный хан, что ж это значит?Он — пред которым все дрожат,Пучок травы, целуя, плачет!И вдруг, взмахнувши кулаком,«Не царь я больше вам отныне!Воскликнул: — Смерть в краю родномМилей, чем слава на чужбине!»

Вот, Вася, какой волшебный этот емшан! — закончила Динка.

— Ну, это все так! Кстати, я вспомнил, это стихи Майкова. Но при чем тут вы? — спросил Вася. Марина засмеялась.

— А у нас в семье с давних пор так уж повелось, что, когда кто-то слишком долго отсутствует и не дает о себе знать или надо спешно вызвать его, то мы посылаем короткие строчки:

Ему ты песен, наших спой,Когда ж на песнь не отзовется,Свяжи в пучок емшан степнойИ дай ему, и он вернется…

пояснила Марина. — Одним словом, для каждого из нашей семьи достаточно одного слова: емшан!

— А хорошо, честное слово, хорошо! — вскочил Вася. — Ну и что же, тот, кто получает такой призыв?

— О! — воскликнула Динка. — Он мчится как угорелый, он летит как стрела! Он так спешит на этот зов…

Динка вдруг оборвала себя на слове и, внезапно осененная какой-то мыслью, обвела всех затуманенным взглядом и села на свое место.

А наутро в дальнем уголке двора Динка о чем-то шепталась с Хохолком; потом Хохолок исчез и Динка ежеминутно выбегала к воротам… Наконец Хохолок вернулся и, разжав кулак, показал Динке прилипший к потной ладони телеграфный листок.

— В-от, — заикаясь, сказал он. — Еле при-и-нял-и, ник-то не знал, что та-кое ем-шан!

— Еще бы! — шепотом ответила Динка. — Это же волшебное слово! Его никто не знает. Но ты, Хохолок, знай! На всю жизнь запомни: емшан!

Глава двадцать четвертая

ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО

Переполох поднялся вечером, когда Динка уже улеглась спать.

— Арсеньева, телеграмма! — крикнул на лестнице почтальон.

— Телеграмма! Телеграмма! — заволновались Мышка и Длина. — Мама, мама, иди скорей!

— Да слышу, слышу! Не кричите так, — торопливо идя по коридору, ответила Марина.

Леня, зажимая пальцем страницу учебника, пошел за Мариной.

— Что-то случилось, — упавшим голосом сказала Алина, прислушиваясь к шагам матери.

Худенькое личико Мышки сразу заострилось, словно она приготовилась услышать что-то ужасное.

— От кого бы это? От кого бы это? — вылезая на середину комнаты в длинной ночной рубашке, возбужденно тараторила Динка.

Марина медленно вошла в столовую, читая на ходу полученную телеграмму:

— «Выехали курьерским. Лека».

— Что?

— Что такое? Кто выехал? Прочти еще раз!

— «Выехали курьерским. Лека», — пожимая плечами, медленно повторила Марина.

— Ничего не понимаю… Кто и с кем выехал? Почему курьерским?

— Ну чего вы не понимаете? И почему никто не радуется? Ведь к нам едет дядя Лека! — кричала Динка.

— Мама! Дядя Лека едет не один! Он, наверно, везет Никича! А может, с ним Кулеша? — гадала Мышка.

— А вдруг Кулеша, правда? Может, он везет письмо от папы? Но зачем же везти, он мог бы передать через дядю Леку.

Алина, хмурясь, прочла телеграмму и передала ее Лёне. Леня читал, молча шевелил губами, вертел телеграмму в руках, потом вдруг спросил:

— Что, дядя Лека всегда ездит курьерским или в этот раз такая спешка?

— Вот именно. Никогда без особой нужды он не поедет курьерским… Вот это меня и тревожит, — сказала Марина.

— И как странно, мама, — усмехнулась Мышка, — я только вчера спросила, не вызвать ли дядю Леку емшаном, и вот он словно почувствовал и летит на курьерском! Просто чудо какое-то!

— Обыкновенное чудо! Обыкновенное чудо! — забормотала Динка. Она уже была смущена общей тревогой и побаивалась, что ее секрет откроется, как только приедет дядя Лека…

Дядя Лека приехал не один; из-за его плеча, как хилый пенечек около молодого дуба, выглядывала сухая фигурка Никича.

— Никич! — вскрикнула Динка и, обхватив обеими руками своего старого друга, чуть не свалила его с ног.

— Дина, Дина, пусти, уронишь… — испугалась Мышка.

— Никич, голубчик… — растроганно говорила Марина, обнимая старика.

— Ну, вот и добрался, пробился к своим, — задыхаясь, бормотал Никич, не успевая отвечать на объятия.

Дядя Лека, сильно встревоженный неожиданным вызовом, начал с того, что громко пересчитал всех по пальцам.

— Одна, две, три, четыре и пятый! И говорите сразу, что тут у вас случилось? — обнимая сестру, спросил он.

— Как — у нас? Это у тебя что-то случилось! Почему такая телеграмма? Как будто вы мчались как на пожар. Мы уже всё тут передумали…

Едва помещаясь в узком коридоре, приезжие и хозяева шли тесной кучкой, девочки на ходу обнимали то Никича, то дядю Леку…

Никич пытался что-то сказать, но Динка тащила его за руку:

— Пойдем, Никич, пойдем!

— Леонид! Отними у девчонок Никича! Они его уже сбили с ног и окончательно замучают! Лучше всего уложить его сразу в постель! — гремел в коридоре голос дяди Леки. Войдя в столовую, он еще раз обнял сестру, любовно оглядел ее, тоненькую, похудевшую, похожую скорей на старшую сестру девочек, чем на их мать. Дядя Лека покачал головой.

— Да, недаром ты мне емшан прислала! — неожиданно сказал он.

— Я? Послала емшан? Когда? — широко раскрывая глаза, сказала Марина.

Все сразу смолкли… У Динки загорелись уши, она спряталась за высокой спинкой кресла и оттуда с тревогой наблюдала за всеми.

— Э, сестреночка… — засмеялся дядя Лека. — У тебя ведь это испытанный способ! Ты своим емшаном можешь человека с того света вызвать!

Он засунул пальцы в карман пиджака и вытащил сложенный вдвое телеграфный бланк.

— А это что? Не емшан? Только довольно корявые слова, я подумал, что ты сочиняла их наспех, и очень встревожился…

Марина взяла из рук брата телеграмму и при общем молчании громко прочла:

— «Емшан пучок трава степная».

— Неправда! Я не так говорила! Это на почте перепутали! Или сам Хохолок… — неожиданно выскочила из-за кресла Динка и, увидев вокруг удивленные лица, заметалась: — Ну что вы все так смотрите! Я же хотела сделать вам чудо! Обыкновенное чудо! Чтобы вы обрадовались! И дядя Лека приехал! И даже привез нам Никича! Что же вы сердитесь? — Она всхлипнула и бросилась к Никичу: Никич, ведь тебя тоже привез мой емшан! Ведь ты не сердишься, Никич?