Бремя империи - Александр Афанасьев

И тут что-то вспыхнуло – далеко на горизонте, там, где высилась ломаная стена горных хребтов, отделявшая плодородную долину Бекаа от побережья Средиземного моря. Вспыхнуло высоко в небе – мертвенным белым светом, лучи которого были настолько ярки, что пробивали облака, подсвечивая их изнутри. Зрелище было величественное и страшное…

– Это … это что?

Из всех только Петро Попейвода понял, что это такое, – он видел учебные фильмы во время теоретической подготовки в ВДВ. Этот свет, которому под силу было даже пробить темную пелену ночных облаков… он знаменовал собой самое страшное, что только могло произойти. Если это произошло, значит – началась война, причем ядерная война. И скорее всего – мало кто доживет до рассвета.

Но умирать можно по-разному. Можно – с оружием в руках, как мужчине. А можно и …

– Ничего. Идем. Быстрее!

Пулемет установили почти в километре от станицы. Давным-давно кто-то из казаков посадил здесь два дерева. И теперь – прошло сорок лет, а то и пятьдесят – в жарком климате Ближнего Востока деревья на удивление хорошо прижились – вот только посажены были слишком близко.

Промежуток между стволами меньше метра – чем не амбразура. А если попробуют с флангов обойти – а ручник с двумя винтовками на что?

Как следует укреплять «станкач» времени не было – просто, как смогли, вкопали ножки станка – и на том ладно. Земля здесь была тяжелая, плотная – как камень…

– Сашка…

– Ну?

– А что это было?

– Что?

– Ну, это… над горами там…

Сашка поднялся на локте, посмотрел в сторону гор. Свет никуда не делся – облака светились изнутри…

– А я знаю…

– Цыц! – пристрожил остававшийся у пулемета казак Коршун – его так и звали все, Коршун, хотя фамилия была Коршунов. – Взгакались, как бабы! Тихо!

И тут в селе гахнуло – взрыв гранаты, еще один, несколько выстрелов, – и почти сразу, захлебываясь, на несколько голосов застучали автоматы.

– Батя… – Мишка инстинктивно дернулся, чтобы бежать на помощь отцу – казаки у пулемета его удержали.

– Сидеть! А ну! Забыл, что батя приказывал?! Сидеть!

– Батя же…

– Сидеть сказал! Ты ему ничем не поможешь – навредишь только! Сидеть!

Коршун повел ребристым, с мощным дульным тормозом на конце стволом пулемета вправо, затем влево, наслаждаясь послушностью тяжелой машины. Сейчас такие пулеметы уже сняли с вооружения, передали на длительное хранение – сейчас в моде пулеметы на сошках, с короткими стволами, с лазерными прицелами – короче, как в фильмах. Если раньше в пулеметном расчете было три человека, а сам пулемет со станком весил под пятьдесят килограммов, то сейчас ротный пулемет на сошках в десанте несет один человек, а двадцать пять килограммов весит крупнокалиберный монстр калибра 12,7 без станка. Можно в боевых порядках войск перемещать, видано ли дело. Но! – опытный пулеметчик, с хорошим, «настоящим» «станкачом», как этот, может чудеса творить. Это тебе не косить направо-налево длинными, до красного ствола очередями, как в городском бою, это тебе не стрелять с рук с двух пулеметов на показательных выступлениях. А вот стрелять так, чтобы пуля пошла по баллистической траектории и поражала противника за гребнем горы – с новомодными «штурмовыми пулеметами» получится? То-то же! А со «станкачом» были и такие мастера, у которых получалось, и немало их было…

В станице уже стреляли – заполошно, сумбурно, без всякой дисциплины огня – многие просто палили по всему, что движется, скорее всего – обкурились или обдолбались. Но старший Попейвода не появлялся…

– Застрял он там, что ли… – с досадой проговорил Коршун, без надобности касаясь закрепленной на станке большой коробки с лентой.

– Я пошел…

– Да сиди ты! – Коршун успел поймать Мишку. – Сиди, и так тошно…

И тут они увидели – старший Попейвода появился совсем не там, где договаривались, намного левее. Он не выскочил на вал, становясь прекрасной мишенью, он перекатился через него, скатился вниз, перевернулся, вскочил на ноги и, прихрамывая и петляя, бросился вперед, забирая влево, к деревьям – по голой, лишенной растительности каменистой пустыне. Недобрый блеклый свет светящихся облаков освещал ее, указывая цель воинам Аллаха.

Воины Аллаха появились не сразу – видимо, не могли разобраться, куда исчез проклятый гяур. Одна группа – особо не скрываясь, с гиканьем и воем вывалилась из-за вала, вторая – на машине, от которой при разбитых фарах толку было мало, – вывалилась через основные ворота, ведущие в станицу. Бегущий казак на мгновение обернулся, выпустил из пистолета-пулемета в направлении преследователей остатки патронов, бросил ненужную железяку, чудовищным прыжком – как делающий скидку на заснеженном поле заяц, ушел влево и побежал к деревьям. С гиканьем, свистом, воплями «Аллах Акбар!» его догоняли…

Не догонял его один человек – только один, не поддавшийся азарту общей погони. Тот самый, которого видели прятавшиеся на крыше пацаны, со странным автоматом на ремне и рацией на правом плече. Ему не понравилось то, что произошло – в самом начале непонятно, кто убил нескольких опытных, подготовленных бойцов, в том числе один был инструктором, а найти тех, кто это учинил, не удалось. Застать всех казаков врасплох и истребить разом – тоже не удалось, часть положили в поле, часть – разбежалась. Правильно, они у себя дома, местность знают, это тебе не карта и даже не материалы спутниковой разведки. А теперь еще и этот инцидент…

Поэтому инструктор – боевики звали его Сахиб – не поддался общему азарту погони. Он шел последним, направляясь к еще примеченному днем укромному месту на валу. В руках он нес свою старую, проверенную снайперскую «ли-энфильд». А еще с ним было несколько человек – их он придерживал и отдельно проинструктировал перед выходом, и если он на рожон не лезет – не лезть тоже. Инструктор отбирал их лично – главным образом по принципу хотя бы минимального здравомыслия и возможности работать с ними в дальнейшем. Те, кто истошно воет «Аллах Акбар» и не видит для себя большей награды, чем отрезать голову русскому ребенку, – это пушечное мясо, даже если впереди засада – пусть их и кончают. Пусть казаки убивают их, а они казаков, их все равно придется пускать в расход, когда эта земля станет британской. А вот те, кто взял в руки оружие, кто пять раз в день расстилает седжаде и кладет поклоны Аллаху – но кто при этом думает не об Аллахе, а о тех землях, которые он захватит, прикрываясь исламом, о тех деньгах, которые он получит от продажи нефти, – вот такие люди британцам были очень нужны, таких Сахиб берег. И не только Сахиб…

Если бы у Мишки, как и у других пацанов, до времени не отняли оружие – он бы стал стрелять. Не задумываясь – просто чтобы помочь отцу: смотреть на драму, разворачивающуюся на поле, было для него невыносимым…

– Давай! Давай же!

– Да помолчи ты! Баба даст! Рано еще!

– А когда?!

– Он сам даст сигнал!

Сигналом было то, что Петро Попейвода должен был упасть – иначе бы пули пулемета срезали бы и его. Пулемет не стреляет по целям, пулемет подавляет огнем. Как только Петро падает – так и огонь из всех стволов, такой был уговор.

Но он почему-то не падал. Бежал, то ускоряясь, то замедляясь, петлял…

Боевики не стреляли – чувствуя беззащитность кяфира, террористы решили взять его живьем. Все равно – пристрелить врага это не то, враг не мучается – выстрелил, и все. Нет, он должен умирать в мучениях, как должны умирать в мучениях все русские, что попадутся им на пути, расплачиваясь за годы преследований и оккупации, иншалла!

Интересно, куда он бежит? К деревьям? А что там?

Петро Попейвода упал – от преследователей его отделяли не больше десяти метров.

– Давай!

Коршун нажал на гашетку, повел стволом – и старый, но не ставший от этого менее смертоносным пулемет пробудился, запел монотонную и грозную песню, срез ствола вспыхнул пульсирующим огнем. Каждый пятый патрон в ленте – как и полагается в армии – был трассирующим – поток пуль представлял собой пульсирующую огненную строчку. Все, чего касался стальной поток, мгновенно разлеталось, разрывалось, превращалось в пыль, в осколки. Преимущество – превосходство в численности, голая каменистая поверхность, где кяфиру негде укрыться, – мгновенно превратилось в смертельную ловушку.

Навскидку – человек пять легло разом, не успев ни опомниться, ни выстрелить – так и полегли, как срезанные серпом колосья. Коршун на мгновение прервал стрельбу, перевел ствол пулемета на темный силуэт внедорожника, саданул – и даже досюда, до позиции казаков донеслась барабанная дробь, выбиваемая пулями по стальному кузову. Автомобиль остановился – сразу заглох мотор, несколько метров он катился вперед по инерции. Потом встал. Выскочить из него тоже никто не успел.

Сашке было не до того – задача у него была своя. Схватив, как началась стрельба, винтовку, он выстрел за выстрелом, больше всего опасаясь занизить, выдолбил по мелькающим вдали призрачным фигурам целый магазин, попал или нет – непонятно. Адреналин просто бурлил, он забыл все, чему его учил отец, все, чему учился на стрельбище, – он просто бил одиночными в ту сторону, откуда шли враги. Бил, чтобы их остановить.