Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин

14 марта

Ну и денек сегодня выдался! О работе уже и не говорю, хотя отсидеть пять уроков дело, конечно, нелегкое. Но одних неприятностей столько свалилось, что, пожалуй, несколько дней не придешь в себя. Начну по порядку. При входе в III класс один ученик И-в вдруг со слезами на глазах просит меня позволить ему стоять весь урок. На мое недоумение И-в показал мне кисти рук с многочисленными ссадинами и сказал: «У меня все тело теперь такое, и я совсем не могу сидеть». О причине же этого он сообщил классному наставнику. Что же оказалось? Это его отец, узнав о полученной учеником двойке по географии, избил его всего ремнем с пряжкой, так что бедный мальчуган не в состоянии даже сидеть. Учителя, узнав об этом, конечно, возмущались поступком отца и даже подымали речь о медицинском освидетельствовании мальчика и только учитель географии Л-й все время злорадно повторял: «Так ему и надо!»

Все же факты этого дня, в своей совокупности, так угнетающе подействовали на меня, что я и дома чувствую себя как очумелый, нервы взвинчены, на душе тяжело, спать, наверно, опять не придется. Хорошо еще хоть то, что завтра неучебный день. А то в таком состоянии извольте-ка заниматься!

10 мая

Почти ровно два месяца не приходилось браться за дневник, хотя за ото время было много такого, что стоило записать, но под конец учебного года скопилась масса работы, мешавшей посвящать время дневнику, а еще больше выпало на мою долю неприятностей, писать о которых легче теперь, когда они уже несколько сгладились. Попытаюсь восстановить в памяти более существенное, но уже не по дням, а по предметам, группируя их по тем трем учебным заведениям, где я занимался.

Но прежде всего несколько слов о нашем окружном начальстве, вернее — о тех порядках, которые там царят, как в исто бюрократическом учреждении. Насколько аккуратно и своевременно получаются оттуда распоряжения, которые мы, подчиненные, должны исполнять! Накануне Пасхи, в страстную субботу, получаю я, например, бумагу из округа с подробнейшими наставлениями насчет отправки в армию… пасхальных подарков. Правила и списки вещей вырабатывались в какой-то особой комиссии при Министерстве, потом одобрялись министром, шли по округам, оттуда по учебным заведениям, и в результате получены были по местам, когда было поздно отправлять пасхальные подарки даже и по телеграфу. А между тем бумага снабжена еще в заключение стереотипной припиской: «О последующем прошу уведомить». Что же может тут «последовать»? И что бы у нас последовало вообще, если бы вся Россия, полагаясь на распорядительность начальства, пассивно ждала его указаний? В частности и здесь, пока чины Министерства в разных инстанциях пописывали и почитывали о подарках в армию, от нашего города уже два раза — и к Рождеству, и к Пасхе — были отправлены груды подарков специально сорганизовавшейся комиссией, причем в работе над подарками самое деятельное участие принимали именно учащиеся, Столь же своевременно посылаются у нас уведомления и по чисто учебным делам. В день окончания экзаменов получили, например, от попечителя распоряжение о том, чтобы прием экзаменов в разных учебных заведениях одного города не совпадал между собой в один день. Эта новелла нового министра была разослана по округам телеграфно, а оттуда отправлена почтой, и пока это, видимо экстренное, распоряжение шло, экзамены уже кончились. Расписание экзаменов, которое должно утверждаться попечителем, получено мной из округа 27 апреля, тогда как по этому утвержденному попечителем расписанию они должны начаться с 20 апреля, а 27-го уже кончаются. Что бы опять, спрашивается, получилось, если бы все учебные заведения вздумали в точности исполнять все действующие нелепые правила, т. е., например, не начинали бы экзаменов до их утверждения? Получилась бы настоящая «итальянская забастовка»! Не в меру усердный законник, забегающий вперед перед начальством председатель женской гимназии, Ш-ко вздумал было поступить по букве закона и насозывал совет для составления расписания экзаменов, пока не получил утверждения предельных сроков (начала и конца их). В результате были пропущены все пасхальные каникулы, ученицы слышали, что на Фоминой начнутся экзамены, но когда и какие, не знали. В понедельник на фоминой они с трепетом явились в гимназию, ожидая русского письменного, но оказалось, что экзамена нет, что педагоги и сами ничего не знают и что даже расписания не составляли. Тогда только пришлось Ш-ко бросить строгое следование законам, созвать без особого разрешения совет, составить расписание и завтра же начать осуществлять его. В других же учебных заведениях, где не жались так за буквой закона, расписание составили еще на страстной, ученицы две недели спокойно готовились к экзаменам, считаясь с их распределением, и в понедельник на Фоминой уже держали письменный русский.

Но, будучи само столь неаккуратно, окружное начальство в отношении к нам, своим подчиненным, весьма требовательно. По должности председателя мне пришлось воочию убедиться и в том, и в другом. Взять хотя бы вопрос о срочных представлениях в округ. У нас нет никакой официальной табели таких представлений, никаких официальных сборников руководящих правил. Приходится идти ощупью, действовать наугад, справляясь у знакомых, отыскивая указания в неофициальных сборниках (Кузьменко, Елисеева и т.п.), которые притом и найти здесь трудно (в прогимназии их, например, совсем нет, потому что сборник Кузьменко, выписанный еще с осени, до сих пор не получен). При таких условиях весьма недолго попасть впросак и оказаться без вины виноватым. Так обстоит, например, дело с представлением учащих. Видал в табелях, изданных Шпенцером, что для этих представлений указаны три срока: к 1 января, 1 октября и 1 мая. Не представлял я только учительницу К-ну, с назначением которой вышла из-за самого же окружного начальства большая путаница, вызвавшая подачу прошения К-ной о переводе, каковой вскоре и состоялся. И вот, когда ее новый начальник представил ее, из округа прилетела грозная бумага с запросом, почему она не представлена своевременно. Ввиду ссылки этой бумаги на циркуляр 1912 г. стали искать его в архиве женской гимназии, едва там нашли и увидали, что он требует представления не позднее как через семь дней после назначения, угрожая виновным в промедлении административными карами.

Экзамены на звание народного учителя

12 мая

В мужской гимназии кроме своих обычных занятий с учениками приходилось немало возиться с держащими на специальные звания, и больше всего — на звание народного учителя. Эти экзамены, оплачиваемые довольно скудно (по три рубля с человека, тогда как с экстернов берется по десять рублей, хотя те держат вместе с учениками), отнимают у учителей мужской гимназии много времени: тут и несколько письменных экзаменов (русский, арифметика, история, география) и еще больше устных, а потом — конспекты по русскому языку и арифметике и пробные уроки, причем и устные экзамены, и пробные уроки должны вестись в присутствии всего педагогического совета. Помимо того, что эти экзамены на учительское звание являются для педагогического персонала большой обузой, они и с чисто деловой точки зрения являются каким-то недоразумением. В самом деде, как могут проверить подготовленность к делу преподавания в начальной школе учителя мужской гимназии, которые в этом деле обыкновенно сами ничего не смыслят ни теоретически, ни практически? Ведь никто же из них вовсе не обязан знать ни методик начального обучения, ни практической постановки школьного дела! И вот на этой почве возникает  целый ряд курьезов. Так как в гимназии до меня не было ни одного учителя, знакомого с делом начального обучения, то экзаменов по методикам русского языка и арифметике совсем не производилось, хотя они и полагаются. Но зато директор ввел ни с того ни с сего экзамен по методике чистописания. И вот кандидаты на учительское звание детально экзаменовались учителем рисования по методике чистописания, когда же я спрашивал их, знакомы ли с методиками русского языка и арифметики, то оказывалось, что это для них terra incognita. Конспекты на данный им материал они кое-как, часто с чужой помощью писали, потом вызубривали их, говорили начало урока, а так как слушали их такие же профаны, как и они сами, то все благополучно сходило с рук, и они получали свидетельство, делались учителями, но как они там преподавали — бог весть. Ведь у многих из них не было не только знакомства с методиками, но и практических наблюдений за школьными занятиями. Недаром инспектор народных училищ говорил как-то директору гимназии, что он наши свидетельства ни в грош не ставит. Мне, как лицу, уже восемь лет преподающему методики в женской гимназии и руководящему там пробными уроками, эти ненормальности сразу бросились в глаза, и я заявил об этом однажды на педагогическом совете, чем предусматривающие, видимо, не очень были довольны. Решили, однако, применять правило об экзаменах по методикам к делу, но только с будущего года. Я, однако, и ныне стал настаивать, чтобы кандидаты в учителя читали кой-какие методики, хотя официально экзамена по ним и не проводил. Но экзаменующиеся, обнадеженные прежними порядками, не считали нужным заранее готовиться по методикам (кроме методики чистописания), и по большей части мне самому приходилось уже по окончании теоретических экзаменов говорить им, какие методики следует почитать. Ненормально также, что для этих кандидатов на учительское звание не требуется никакого практического стажа в виде посещения школы и некоторой практики там. Я опять, вопреки заведенным в гимназии порядкам, стал осведомляться у них на этот счет и рекомендовал посещать ту или иную школу (интересно, что этого не требуют и министерские правила). Но «шилом моря не вычерпать» — и посещение школы в течение нескольких дней, притом часто под конец учебного года, когда нового уже ничего не проходится, ничего почти не даст и тем, кто слушается моих советов, тем более что наиболее важный для практиканток период — звуковые упражнения и обучение грамоте — обыкновенно является ко времени экзаменов периодом давно прошедшим, а одних методик для ознакомления с этим безусловно недостаточно. Жертвой этой ненормальной постановки экзаменов в мужской гимназии сделался, между прочим, один юноша из крестьянской раскольничьей семьи, державший экзамен перед Пасхой, С большим трудом одолев необходимые науки, он сдал удовлетворительно все теоретические экзамены, но оказалось, что о методиках он никакого понятия не имеет, в школе никогда не бывал, да и сам и школе не учился. Поэтому конспект по русскому языку (на обучение грамоте) он написал скверно и устно обнаружил в области начального обучения полное невежество. Пришлось ему, хотя и с сожалением, поставить два за урок, и свидетельства он не получил. Мне это, конечно, очень тяжело (парень даже заплакал, когда узнал, что провалился). Но что же было делать? Нельзя же давать право на преподавание лицу, совершенно неподготовленному! Ведь учиться ему пришлось бы на живых людях.