Птицы (СИ) - Торин Владимир

Финч пытался прийти в себя. Он тоже кашлял, снег с его башмаков таял и отваливался, впитываясь в пышный пурпурный ковер. В комнате было очень тепло.

— Где это мы? — спросила Арабелла, озираясь по сторонам.

Финч оглядел богато убранную комнату и двинулся к двери. Его все еще мутило, но он не хотел медлить. Мальчик толкнул дверь и вышел в коридор.

Там ярко горели лампы, пол был выложен дорогим паркетом. В нишах вдоль стен замерли статуи. Все, на что ни кинь взгляд, было обито синеватым деревом. В нескольких шагах от двери начиналась лестница, ведущая вниз.

Учитывая, что один только этот коридор тянулся на сотни футов вдаль, напрашивался вывод, что дом, в котором они оказались, был огромным.

Откуда-то снизу раздавалась громкая музыка, словно играл оркестр. Слышались голоса и смех. Будто бы кто-то танцевал. Там был бал…

И Финч понял, куда они попали.

— Это «Уэллесби», — сказал он, поглядев на Арабеллу. — Мы в особняке Уолшшей.

Мистер Эйсгроу был древним и неумолимым, как само время. Одни говорили, что ему сто лет, другие утверждали, что это если прибавить еще тысячу. Среди прислуги ходили слухи, что он жил в «Уэллесби», когда никакого особняка здесь еще не было, а на его месте располагалась крошечная лачуга в глубине леса. Кто знает, правда ли это, но несомненно было то, что дворецкий походил на одну сплошную морщину, одетую в идеально сидящий угольный костюм: фрак, штаны, жилетку, словно сотканную из темноты под лестницей, рубашку и галстук-бабочку.

В его комнате не было ровным счетом ничего, кроме большого зеркала-стойки в витой раме. Зеркало это выглядело таким же древним, как и его хозяин: рама в некоторых местах потрескалась, петли стойки покрывала ржавчина, а зеленоватое стекло по краям было затянуто паутинками патины.

Мистер Эйсгроу как раз стоял напротив, поправляя и без того сидевшую идеально бабочку. Закончив, он достал из жилетного кармашка часы, бросил на них подслеповатый взгляд (левый глаз старика был затянут серой поволокой) и с досадой отметил, что они отстают на полторы минуты. В вопросах услужения господам Уолшшам полторы минуты были весьма значительным отрезком времени. В «Уэллесби» за полторы минуты могла начаться и оборваться жизнь.

Дворецкий отстегнул цепочку и повесил часы на завиток зеркальной рамы. Он прекрасно обойдется и без них — благо, он чувствует время несравненно лучше этого ненадежного механизма. Мистер Эйсгроу схватился за сердце. Что-то кольнуло в нем. Боль была едва различимой и непродолжительной. Он глубоко вдохнул, недовольно поморщился своему отражению в зеркале. Отражение, удрученное не меньше хозяина, понимающе покивало в ответ.

Мистер Эйсгроу вышел из своей комнаты и направился по узкому коридору крыла для прислуги. Лампы на стенах горели тускло — их света хватало лишь на то, чтобы не споткнуться, но старый дворецкий прекрасно знал дорогу. Свет ему и вовсе не был нужен. Более того, яркий свет его раздражал, а этот — дрожащий, робкий — отбрасывал тени, которые расползались от дворецкого по полу и стенам, словно шевелящиеся щупальца. Что ж, сейчас он чувствовал себя собой.

Коридорчик вывел на лестницу, а та — на антресольный этаж. Мистер Эйсгроу вошел в одну из дверей. Здесь располагалась панель с едва ли не сотней колокольчиков, подведенных к сонеткам по всему дому. То и дело какой-то из них звонил, и сидящий перед панелью мужчина распределял слуг и горничных, которым следовало незамедлительно явиться на вызов кого-то из господ или их многочисленных гостей.

— Мистер Уорсли, — сказал дворецкий. — Из кабинета господина звонили?

— Нет, сэр.

— А из закрытых апартаментов на четвертом этаже гостевого крыла?

— Нет, сэр.

— Хорошо, мистер Уорсли, не буду вас отвлекать.

Дворецкий покинул Сигнальную комнату и вошел в соседнюю с ней.

Это было помещение Последних Приготовлений. В противоположном его конце располагалась дверь, ведущая непосредственно в бальный зал. Ну а здесь сейчас находилось несколько слуг, разделенных на две группы. В одной группе были те, кто сервировал и готовил блюда с угощениями к выносу в зал, в другой — те, кто, собственно, и должен был их выносить. Воздух вонял от волнения и напряжения. Движения слуг были отточены и стремительны — здесь присутствовали лучшие из лучших. И все происходило под оглушительный грохот играющего прямо за стеной оркестра.

— Мистер Килби! — негромко проговорил дворецкий, едва шевельнув губами, но каждое его слово было услышано. — Пожалуйста, отнесите еще один поднос с червоягодами в зал. И на этот раз сделайте это так, чтобы вас не было заметно. Я видел, как в прошлый раз одна из гостий повернула голову в вашу сторону. Это не должно повториться.

— Слушаюсь, сэр, — ответил немолодой лакей и потащил серебряное блюдо, на котором громоздилась пирамида пурпурных ягод, к выходу из подготовительной комнаты. Блюдо было размером с небольшой стол, ягоды на нем выстроились в довольно шаткую конструкцию, которая при любом неосторожном движении могла развалиться. Мистеру Килби следовало занести это громадное блюдо в зал, следя, чтобы ни одна ягодка с него не упала, и сделать это совершенно бесшумно и незаметно. С подобным заданием непросто было бы справиться даже цирковым силачу, эквилибристу и фокуснику, но лакею предстояло совершить это в одиночку, и дворецкий был уверен, что он справится. Ведь в ином случае, мистера Килби уволят и вышвырнут из «Уэллесби», не дожидаясь окончания снежной бури.

Мистер Эйсгроу покинул помещение Последних Приготовлений и двинулся по коридору, ведущему в холлы и к главным лестницам. Свернув за угол, он неожиданно наткнулся на девочку. Та, увидев его, побелела и задрожала.

Девочка, невысокая и пухлая обладательница круглого лица, была одета в лишь сильнее портящее ее бежевое платье. Русые, сероватые волосы она неумело подвила и собрала в некое подобие дамской прически. В руках юная мисс сжимала коричневый бумажный пакет, из которого торчала рыбья голова. Девочка тут же неловко попыталась спрятать его за спину.

— Что вы здесь делаете, госпожа? — спросил мистер Эйсгроу и склонился над ней так низко, будто потерял запонку, на которую та по неосторожности наступила.

— Я… я просто… — залепетала Уиллаби Уолшш — она всегда впадала в ступор при виде дворецкого. — Я шла…

— Насколько мне известно, госпожа, — сказал мистер Эйсгроу, оценивая ее затянутым поволокой глазом, — вам было велено не покидать вашу комнату на четвертом этаже гостевого крыла все время бала, но…

— Я просто… — попыталась оправдаться Уиллаби, — просто хотела разузнать, скоро ли подадут обед и…

— …Но, — неумолимо продолжил дворецкий, — мы все, я имею в виду прислугу, госпожа, сейчас слишком заняты обслуживанием бала, и я полагаю, вы сами найдете дорогу обратно. И я надеюсь, вы станете благоразумно держаться подальше от бального зала, а особенно от двери, что ведет в него из коридора Трефф, которую мистер Кентс всегда забывает затворить.

Уиллаби вскинула на старика испуганный взгляд. Она пыталась понять, намекает ли ей на что-то этот жуткий дворецкий, или ей просто показалось.

Мистер Эйсгроу почтительно ей кивнул и направился дальше. Девочка поглядела ему вслед и опрометью кинулась к проходу, ведущему к помещениям под главной лестницей…

Дворецкий тем временем спустился по винтовой лесенке и оказался в помещениях Чепчиков. Так называлось место, где руководила экономка дома, миссис Клодхаус, степенная и начисто лишенная эмоций дама. Горничные, состоявшие в ее подчинении, были уверены, что она на самом деле не женщина, а искусно сделанный автоматон, лишь прикидывающийся женщиной. Мистер Эйсгроу представил себе, как бы они ужаснулись, узнав, что их догадки не слишком далеки от истины.

Когда дворецкий вошел в помещение Чепчиков, миссис Клодхаус как раз отчитывала юную горничную мисс Тревэрс, которая неверно подоткнула край покрывала в комнате одного из гостей. Так как обычно подобные сцены затягивались надолго, мистер Эйсгроу вмешался: