Я вам любви не обещаю (СИ) - Юлия Леонова

- Со мной ничего не случится, - поспешил заверить её Бахметьев, ласково поглаживая вздрагивающие плечики.

Он старался говорить то с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. Залесский далеко не дурак, и Бахметьев по его глазам видел, что тот не поверил заявлениям княгини Одинцовой. Наверняка, он и дальше будет копать и можно не сомневаться, что, в конце концов, докопается до истины. Вера успокоилась и затихла в его объятьях, только судорожно вздыхала, совершенно опустошённая случившейся с ней истерикой.

День близился к вечеру. Кухарка накрывала в столовой стол к ужину, Вера перебирала документы, что привёз Адземиров, а Георгий закрылся в кабинете со Степаном.

- Пуговицу где взял? – тихо осведомился он, пристально глядя на денщика.

- Так с вашего старого пальто срезал, - потупился Степан. – Ну, ей Богу, барин, где мне ещё её взять было?

- Пальто где? – продолжил расспросы Бахметьев.

- Известно где, в гардеробной, - пожал плечами слуга.

- Сожги! – приказал Георгий Алексеевич.

- Да как же? А ежели понадобится?

- Сожги, - сурово повторил Бахметьев, - и ни одной живой душе о том не сказывай.

- Как прикажете, ваше сиятельство, - кивнул Стёпка и заторопился исполнить приказ.

После трапезы разошлись по комнатам. Георгий не осмелился прийти в спальню к Вере, а она и не настаивала.

Душная вязкая тьма навалилась со всех сторон. Вера вытянула вперёд руки, пытаясь хоть что-то нащупать в беспроглядном мраке, и наткнулась на влажную шершавую стену каземата. Послышался шорох под ногами и тихий писк: «Крысы!» - едва не завизжала она от ужаса. Перебирая руками по стене, что казалась бесконечной, она пошла, сама не зная куда. Впереди манил светом огонёк керосинового фонаря, и она подгоняемая страхом, всё быстрее и быстрее шагала к нему. Остановилась, огляделась. Деревянная скамья и зарешёченное окно под потолком. Из самого тёмного угла к ней шагнула широкоплечая фигура в серой шинели тюремного надзирателя. Скрюченные пальцы впились ей в плечи, ноги потеряли точку опоры. Верочка закричала, отбиваясь от насильника, уворачиваясь от зловонного дыхания.

- Тише, тише, - послышалось ей. – Это всего лишь сон.

«Сон?» - усомнилась она и открыла глаза.

Георгий склонился над ней. Это его руки лежали на её плечах. Бархатный шлафрок графа распахнулся, и под ним виднелась широкая обнажённая грудь. Вера сама потянулась к нему, вскинула тонкие руки на шею, притягивая его к себе как можно ближе.

- Юрочка, не уходи, - цеплялась она за него.

- Не уйду, mon coeur, - опуская её на подушку, отозвался Георгий.

Забравшись в постель, Бахметьев притянул к себе подрагивающее тело Веры, её голова легла ему на плечо, мягкая ладошка заскользила по груди, пробуждая желание. «Не сейчас, - вздохнул он, - не тогда, когда она напугана и ищет всего лишь утешения». Поймав её запястье, он прижался к нему губами.

- Всё хорошо, душа моя. Всё хорошо, я с тобой. Спи, мой ангел, - шептал, поглаживая её по голове, как ребёнка.

Глава 52

Вера открыла глаза, когда серый предрассветный сумрак только, только проник в спальню через не зашторенное окно. Рука потянулась к потемневшей от пробившейся щетины щеке Георгия, длинные ресницы дрогнули, и ещё затуманенные сном глаза открылись.

- Опять сон? – хрипло прошептал он, потянувшись к ней.

- Нет, - улыбнулась Верочка. – Дитя... дитя шевельнулось, - приложила она ладонь к животу.

Глаза Бахметьева удивлённо распахнулись. Широкая ладонь легла поверх её руки. Сердце перевернулось в груди от нежности к женщине, что так доверчиво жалась к нему, всё существо затопило тёплою волною счастья. Его женщина, его дитя. Ничего более не надобно. Разве можно желать большего?

- Мне цыганка сказала, что сын у меня будет, - пряча лицо на его плече, прошептала Вера.

«Сын!» - лицо Георгия омрачилось. Не сможет он назвать его своим. По закону, то дитя, что носит Вера будет считаться наследником Одинцова.

- Ты будто бы не рад? – испугалась она.

- Рад, безумно рад, - улыбнулся Георгий, поднося к губам тонкие пальцы. – Разве можно большего желать? Мне идти надобно, - выбрался он из постели. – А ты спи, рано ещё.

У Бахметьева был повод торопиться на службу. Вчера он пренебрёг своими обязанностями штабного адъютанта и оставил на своём рабочем столе целую стопку неразобранных документов. Не надобно было давать Гейдену повод лишний раз напомнить своему адъютанту о том, что он спустя рукава относится к службе.

Наскоро позавтракав, Георгий спустился к парадному. Экипаж уже ожидал барина. Кучер с трудом подавил зевоту и широко распахнул дверцу кареты перед его сиятельством, в душе недоумевая отчего тому понадобилось на службу податься ни свет, ни заря. Расположившись на сиденье, Бахметьев не удержался и выглянул в оконце.

Так и есть. На углу дома топтался шпик, переодетый в штатское. Серое пальто с бобровым воротником, меховая шапка, низко надвинутая на глаза, всё бы ничего, коли не военная выправка, скрыть которую было невозможно, даже нарочно сутулясь, да и кому придёт в голову совершать promenade в столь ранний час? Видимо, слежка за ним и, стало быть, Залесский не поверил.

Проводив глазами экипаж Бахметьева, жандарм торопливо пересёк улицу и, свернув за угол, забрался в чёрную карету, принадлежавшую всем известному ведомству. Убедившись, что граф проследовал на службу, соглядатай вернулся к дому на Литейном.

Ближе к полудню у парадного остановился наёмный экипаж, из которого выбрался пожилой человек с докторским саквояжем. Наблюдавший за парадным жандарм проводил его равнодушным взглядом и плотнее укутался в пальто, спрятав покрасневший от мороза нос в воротнике. Выбираться из кареты не было никакого желания, но служба требовала осведомиться обо всех, кто входил и выходил из парадного. Тяжело вздохнув, он направился к стоящему у дверей швейцару.

- Любезный, не подскажешь, к кому доктора вызвали? – поинтересовался служитель третьего отделения.

Насупившись, внушительного вида швейцар, потоптался у дверей, окинув, стоящего перед ним шпика отнюдь не дружелюбным взглядом. За свою долгую службу он научился различать принадлежность посетителей к тому или иному сословию. Господ было видать издалека по горделивой осанке и надменному взгляду, мещане выглядели попроще, но жандарма, пусть и переодетого в штатское, он вряд ли бы спутал с кем-нибудь. К тому же, кому ещё задавать вопросы подобного рода? Чувство самосохранения пересилило неприязнь.

- К гостье графа Бахметьева, - хмуро ответил он.

- А что же, занемогла? – сочувственно осведомился жандарм.