Владимир Высоцкий. По-над пропастью - Ю. Сушко

«Он всех умел очень точно расставить, — наблюдал со стороны Аркадий Вайнер. — Умел исключительно строго им приказать на съемочной площадке, хотя и не имел никакого права на это. Был таким же актером. А все перечисленное — компетенция ре- жиссера-постановщика. Но он умел приказывать так, будто он даже не режиссер, а директор студии. Умел попросить. И все это делалось настолько обаятельно и легко, и приятно, и мягко, что все это охотно делали».

Во второй половине июня все счастливо совпало — и желание Высоцкого попробовать себя в режиссуре, и случайно подвернувшаяся зарубежная поездка Говорухина. Станислав Сергеевич знал о режиссерских амбициях друга и предложил: Пробуй, я как раз мешать не буду». За эти несколько дней Владимир Семенович заставил всех выложиться на полную катушку. Когда Говорухин объявился на съемочной площадке, со всех сторон раздались стоны: «Он нас замучил!»

Высоцкий самостоятельно срежиссировал сцены допроса и опознания Фокса, сцену, в которой Шарапов отпускает из-под стражи Груздева. Потом еще эпизод с Васей Векшиным. Высоцкий хорошо понимал цену детали, мелочи в общем антураже, в облике героев. Видимо, сказывались уроки старого кинематографиста Иосифа Хейфица. Исполнитель роли молодого оперативника Евгений Леонов-Гладышев рассказывал, как у его героя появилась татуировка на руке. Ведь по роману Векшин колонист, несмотря на возраст, повидавший многое. Посыпались предложения: «За Родину! За Сталина!», «Не забуду мать родную»... Владимир Семенович предложил написать женское имя.

— Почему женское имя — парнишке всего шестнадцать лет?

— А в этом есть какая-то биография. Может, это его первая девушка, может, мать.

И сразу рассыпался целый букет имен: Оля, Света, Валя, Наташа, Люба, Таня, Клава, Леля... Леля! Это имя предложил Высоцкий. Все точно! — в довоенные и первые послевоенные годы это имя было очень популярным. Белое кашне морского офицера — весьма характерная деталь — появилось на шее у Васи Векшина тоже по предложению Высоцкого.

Ну, а как должен одеваться сам Жеглов?

В костюмерной Говорухин выпытывал у Высоцкого:

— Какой головной убор больше подойдет?

Высоцкий франтовато примерял кепочку:

— Как?

— Хорошо! — одобрил режиссер.

Высоцкий примерил шляпу. Говорухин сражен:

— Еще лучше! Мне и то и другое нравится.

— Мне тоже, — согласился Высоцкий. — Знаешь, что мы сделаем? — и надел шляпу на кепку. — Вот мы снимаем меня в шляпе, а когда надо — я уже в кепочке. Раз тебе и то и другое нравится!

Потом на складе Одесской студии «капитан Жеглов» долго подбирал себе пиджак, искал джемпер в полоску. Примерно так же был одет киногерой Аль Пачино в одном из фильмов, который очень нравился Владимиру.

Исполнительница роли подруги Фокса Татьяна Ткач, даже когда была не занята на съемках, специально ходила на площадку, чтобы полюбоваться на работу Высоцкого. «Я до сих пор воспринимаю эту картину... как поездку к морю и встречу с Высоцким, — признавалась актриса. — Он мне был жутко интересен! Так, как он, у нас раньше не работали. Володя приходил на площадку с вызубренным текстом, с уже выстроенной логикой каждого эпизода, с кучей своих придумок — то есть во всеоружии. И если Конкин не знал текста, очень возмущался: «Как такое вообще может быть?!»

Возвратившаяся на съемочную площадку после вынужденного простоя Светлана Светличная очень комплексовала, думала, что не потянет роль сестры убитой. «Володя меня спас, — говорила она. — Сказал Говорухину: «Слава, ты знаешь, она должна реветь... Когда приходит беда, женщина обычно начинает стирать или мыть посуду...» — это было очень точно. А еще он предложил мою героиню называть не по имени-отчеству, а просто Надюшей. И сразу стало как-то легко...»

«Каждым своим словом, взглядом, жестом Высоцкий задавал тон партнерам, — рассказывала Лариса Удовиченко (блестящая Манька-Аблигация). — Импровизировал он — импровизировали мы... Помните, она спрашивала, как писать: облигация или аблигация. Я по своей неграмотности не знала и спросила Высоцкого. Володя ответил: «Пиши: облигация». А режиссер Говорухин подслушал и ухватился: «О! Замечательно! Оставим в картине». Правда, теперь Говорухин рассказывает, что это придумал он...»

Спасибо, что хоть исполнитель роли Кирпича Стас Садальский не отрицал, что приблатненный говорок его герою придумал Владимир Высоцкий... Из подобных мелочей, как в мозаике, складывалась общая картина.

«Я заставал его всегда в наилучшей форме собранности, рабочей форме, он был необычайно перспективен и как режиссер, и как руководитель, — говорил Сергей Юрский. — В нем ничего не было от того, что говорили: гуляка, праздный, эдакий Моцарт, который все время сочиняет песни, чуть отвлекаясь от них, небрежно делает какую-то работу, и она все равно гениальна... Этого ничего я никогда не заставал в общении с Володей. Я заставал человека трезвого, умеющего планировать и осуществлять планы, умеющего действительно быть руководителем без того, чтобы собою подменять всех остальных, контактного руководителя и контактного партнера, с которым дело иметь лично мне было необыкновенно приятно... Поэтому когда он говорил о том, что «я буду режиссером, вот куда меня ведет сейчас все», — я это не только одобрял, но и просто знал, что, да, это вполне возможно, это могла бы быть его перспектива».

Один лишь Владимир Конкин не мог скрыть своего раздражения: «Поскольку Владимир Семенович был другом Говорухина еще со времен «Вертикали», ему позволялось высказывать свое мнение по любому поводу и делать замечания всем и вся. Думаю, Высоцкий пользовался своей луженой глоткой чаще, чем это было нужно».

Жаль, Конкин — Шарапов не догадывался, что у Высоцкого была своя, очень высокая художественная корысть. Он не мог бросить просто так, на произвол судьбы то, во что вложил столько сил. Высоцкий не позволял себе выполнять свою задачу, не обращая внимания на партнера, махнуть рукой, мол, как хочешь, так и снимайся. Ему нужно было подтянуть его к своему уровню, чтобы в итоге самому не проиграть.

Юной Наташе Хилькевич, дочери одесского кинорежиссера и друга Высоцкого, повезло: «На меня никто не обращал внимания, и я была свидетельницей краешка этой большой любви. Как-то они отправились с визитом, но минут через пять вернулись — Марина подвернула ногу. Володя встал на колени и, глядя в светлые глаза, поцеловал ее стопу...»

Но ей довелось увидеть и иную картину: «Заглянула в кухню- Высоцкий сидел с закрытыми глазами, качаясь вперед и назад, как маятник, и стонал. Я ощутила тягостное ощущение сосущей тоски, близкое к тому, что переживает человек в зрелом возрасте, когда осознает, что время — это физическая величина, а жизнь — конечна... Потом он пел, а я смотрела на его шею. Синие жилы надувались с каждым куплетом все больше. Помню, я боялась,- аорта лопнет и хлынет кровь. Слова «аорта» я, конечно, еще не знала. Но мне было ужасно жалко этого человека.. Внутри него что-то билось, клокотало, рвалось наружу».