Маргарет Тэтчер: От бакалейной лавки до палаты лордов - Жан Тьерио

Неведомыми путями секретный доклад Патрика Мейхью попал в руки журналистов «Таймс», и 3 января 1986 года газета вышла «под шапкой»: «По мнению генерального прокурора Хезлтайн манипулирует фактами». На заседании кабинета, собравшегося после этой публикации, Маргарет напомнила о важности сохранения тайны в сложных, требующих особого внимания делах. Ник Ридли, возможно, по ее распоряжению, взял на себя бремя неприятного разговора. В своем выступлении он отметил, что «утечки информации особенно часто происходят в министерстве обороны». Майкл Хезлтайн воспринял эти слова как провокацию. Он бросил свою папку с документами в лицо Нику и покинул зал посреди заседания, куда уже не вернется. Несколько часов спустя на пресс-конференции Хезлтайн подверг резкой критике правительство, находившееся в состоянии «полнейшей деградации» и пасовавшее перед автократией.

Так досье, содержавшее сведения чисто экономического характера, стало политической бомбой. И на сей раз в сложном, даже опасном положении оказалась сама Маргарет. Генеральный атторней, сэр Майкл Хейверз, потребовал проведения расследования по делу о распространении в прессе доклада Мейхью. Он пригрозил привлечь к расследованию полицию и юстицию, находя, что произошло нечто совершенно недопустимое: слова его подчиненного каким-то образом стали известны представителям прессы. Маргарет удалось его на время успокоить, и он удовлетворился тем, что расследование было поручено Роберту Армстронгу, сотруднику личной канцелярии премьер-министра. Правда, такое поручение означало, что дело будет «похоронено». Требовалось найти виновного. Стали выяснять, кто держал в руках доклад генерального прокурора. Кроме обитателей дома 10 по Даунинг-стрит, доклад побывал и в министерстве обороны, которое по определению не могло быть под подозрением, и в министерстве торговли и промышленности. Пресс-атташе министерства торговли и промышленности призналась, что с ней по данному вопросу связались журналисты и в отсутствие управляющего секретариатом министерства она доложила об этом Бернарду Ингему, руководителю пресс-службы премьер-министра. И тот якобы сказал только, что ничего не смог бы сделать без согласия Маргарет.

А вот далее всё скрыто завесой тайны. Маргарет утверждает, что ее ни о чем не информировали, указывая на то, что «это вполне нормально, если министерство торговли и промышленности распространяет информацию, а учитывая необходимость и срочность, информация могла сообщаться по телефону…», и добавляет: «Если бы со мной проконсультировались, я бы посоветовала использовать другие средства, чтобы только некоторые факты стали известны общественности». Говоря другими словами, вся вина возлагалась на министерство торговли и промышленности. Но никто в это не поверил. Сама Маргарет или по крайней мере Бернард Ингем были в курсе происходящего. Быть может, они сами и организовали утечку информации. Но какое это имеет значение, ведь это политика. Здесь нельзя обременять себя тонкостями нравственности, в особенности если нужно уничтожить столь жесткого и неуступчивого противника, как Майкл Хезлтайн. И если нужен козел отпущения, то им станет министерство торговли и промышленности. На заседании правительства Маргарет продемонстрировала грандиозное двуличие. Она повернула голову к Леону Бриттену и спросила: «Леон, почему вы нам ничего об этом не сказали?» Ему не оставалось ничего иного, как подать в отставку, под громкий лай всей оголтелой своры. Нужно было, чтобы слетела с плеч чья-то голова, и она слетела.

Лейбористы в палате общин выразили недоверие правительству. 23 января 1986 года Нейл Киннок разразился длинной путаной речью, в которой требовал порядочности и честности, а не лживых, рассчитанных на доверчивую публику заверений людей из окружения премьер-министра. Маргарет рисковала лишиться своего кресла. Британские парламентарии более всего презирали надувательство при расследовании политических дел. Некоторые консерваторы могли в такой ситуации проголосовать за вотум недоверия правительству, ибо никого одурачить не удалось. Но, правда, Нейл Киннок выглядел столь жалким, что лучше уж было согласиться на плутни слишком хитрого премьер-министра, чем терпеть тупую и вздорную наивность лейбориста. Короче говоря, Маргарет всё отрицала. Майкл Хезлтайн, вернувшийся в ряды заднескамеечников, заявил, что «слова премьер-министра поставили точку в этом деле». Правда, он и сам не был совершенно чист, ведь это с него начались утечки информации.

Дело было закрыто, но для Маргарет это был ужасный щелчок по носу. Чтобы прийти в себя, ей потребовался целый год. К счастью для нее, начался «лоусоновский бум», поднявший дух англичан и заставивший их забыть о малоприятном запахе этой политической аферы.

На пути к третьему мандату

Дело компании «Уэстленд» причинило партии консерваторов солидный ущерб. Дуглас Херд пишет: «Мы как правительство заплатили большую цену за нашу временную неудачу, и заплатили все, неся коллективную ответственность». Маргарет прекрасно это сознавала. Она пишет в мемуарах: «Упрек, который, без сомнения, сыграл более всего против меня, состоял в том, что я не слушала других». Ну а говоря иными словами, упрек состоял в том, что у Маргарет была склонность к автократии.

На протяжении всего 1986 года она старалась показываться как можно чаще вместе со своими министрами, нередко с самыми молодыми, демонстрируя, что является лидером команды, сформировавшейся вокруг нее. К тому же она воспользовалась и столь благоприятными факторами, как экономический рост и снижение уровня безработицы. Результат был таков: если в феврале тори в социологических опросах получали всего лишь 29 процентов голосов, то в декабре их популярность составила уже 41 процент, так что они опередили лейбористов, имевших 32 процента. Экономический рост конечно же является замечательным фактором, влияющим на вектор настроений избирателей.

Кроме того, Маргарет, будучи замечательным стратегом в политике, размышляла над тем, как лучше предстать перед обществом, выставляя свою кандидатуру на третий срок. Она пишет, что «надо уберечься от сарказмов по поводу списка представляемых к осуществлению идей <…>, если эти идеи хороши, то почему их не начать воплощать немного раньше?» Она находит ясный ответ, который так излагает в мемуарах: «Мы этого достигли, представив наши реформы в качестве третьей фазы поступательной тэтчеровской программы. Свой первый мандат мы посвятили тому, чтобы поднять экономику и реформировать законы о профсоюзах. Во время второго мандата мы позволили расти нашему богатству и развивали систему участия работников в прибылях предприятий в таких объемах, каких никогда не было. Третий мандат мог бы дать нам возможность позволить скромным потребителям пользоваться тем же выбором и товарами того же качества, к которым имели доступ богатые». Это то, что называется «социальным тэтчеризмом».