Шпион по призванию - Деннис Уитли

На собрании присутствовали пятнадцать дворян, участвовавшие в прошлой конференции, а также Ломени де Бриенн, архиепископ Тулузский и ныне премьер-министр Франции, сидевший справа от маркиза. Фиолетовое облачение прелата свидетельствовало о высоком духовном сане, а его алебастровая рука легко теребила большой крест с бриллиантами и сапфирами, свисавший с шеи на атласной ленте.

Когда Роджер вошел в зал, де Кастри описывал подробности военно-морских приготовлений в Бресте для захвата голландских портов. Архиепископ внимательно слушал, но маркиз, рисовавший какие-то фигуры на лежащем перед ним листе бумаги, поднял голову и сердито посмотрел на Роджера. Обойдя на цыпочках большой овальный стол, Роджер вложил свою записку в руку маркиза, низко поклонился и направился к своему столику у двери.

Заняв обычное место, Роджер ощутил внезапное чувство облегчения. В последний раз он оказывает «скромные услуги» этому черствому и бессердечному аристократу. Через час или два он снова станет хозяином самому себе — по крайней мере, на время, — а в течение недели либо навсегда освободится от необходимости проявлять ставшее ненавистным раболепие, либо займет тюремную камеру. Отогнав эти мысли, Роджер сосредоточил внимание на происходящем в комнате.

Через несколько минут ему стало ясно, что до сих пор это было всего лишь повторением предыдущего собрания. Очевидно, де Ренваль и граф де Майбуа уже доложили о ситуации в Соединенных провинциях, а сейчас министры информировали о готовности французских вооруженных сил нанести молниеносный удар.

Покуда фразы и аргументы, которые Роджер уже слышал, бойко слетали с языков де Бретея, де Полиньяка и остальных, мысли юноши унесли его далеко от зала собрания. Он снова видел перед собой критические фазы жестокого поединка с де Келюсом, вспоминал циничную улыбку де Перигора, объявившего о намерении привести любовницу убитого к себе на ужин, заявление виконта о том, что он собирается посетить Атенаис перед бегством в Бретань. Роджер с тоской думал о том, что станет с Атенаис и увидит ли он ее когда-нибудь вновь. К своему крайнему огорчению, Роджер был вынужден признать, что последнее в высшей степени маловероятно, так как теперь ничто не могло предотвратить ее заточение в монастырь, а если ему удастся бежать в Англию, то он никогда не сможет вернуться во Францию, не подвергая опасности свою жизнь.

Прошел целый час, прежде чем архиепископ спросил мнение министра иностранных дел, который еще не брал слово. Месье де Монморен не обнаружил никаких признаков колебаний, которые проявлял в прошлый раз, и открыто встал на сторону камарильи поджигателей войны.

Слушавший вполуха Роджер понял, что важное решение вскоре будет принято и что ему следует сосредоточиться. Последние полчаса он чувствовал себя полностью истощенным. Во время скачки в Париж возбуждение, вызванное недавней победой, и стремление успеть на собрание не давали ему полностью осознать свое физическое состояние. Но, сидя в комнате совета, Роджер все сильнее ощущал напряжение, которое ему пришлось испытать. Дуэль оказалась чертовски изнурительной, а полученные во время ее повреждения, вначале едва заметные, теперь давали о себе знать. Кровь из пореза на плече засохла, и рубашка прилипла к ране, которая в результате болела при каждом движении; на лбу — в том месте, куда угодила рукоятка шпаги де Келюса, — вздулась большая шишка, которая медленно наливалась тупой, раздражающей болью.

Граф де Монморен едва кончил говорить, как маркиз устремился в атаку. Сначала его тон был сдержанным, и, пока он излагал хорошо продуманные аргументы, Роджер задумался, что ему делать, когда собрание закончится.

Основная часть денег, которые он скопил на службе у месье де Рошамбо, лежала в отдельной сумке, которая находилась в его рабочем кабинете, в сундуке, вместе с деньгами маркиза. У Роджера был ключ от сундука. Как только собрание завершится и маркиз удалится в свои апартаменты, он должен взять свои деньги (шотландская предусмотрительность подсказала ему добавить к ним двадцать луидоров из денег маркиза, которые причитались ему за истекший август), проскользнуть вниз, прихватить шпагу, оседлать лучшую лошадь в конюшне и скакать прочь во весь опор.

Роджер чувствовал, что де ла Тур д'Овернь был прав, утверждая, что приказ об их аресте не появится до утра. Ему пришла в голову мысль попытаться увидеть Атенаис. Желание утешить ее и снова заключить в свои объятия было поистине мучительным, но по нескольким причинам Роджер с неохотой решил не делать такой попытки.

В теперешних обстоятельствах последнее свидание не только не принесло бы Атенаис утешения, а, напротив, усилило бы ее терзания, а его надежда на спасение заключалась в том, чтобы добраться до одного из портов на Ла-Манше прежде, чем туда придет его описание вместе с приказом капитанам судов, отплывающих в Англию, задержать его. Чтобы пробраться к Атенаис, ему пришлось бы ждать, пока все в доме уснут, а потом тайком проникнуть к ней в спальню. Если его обнаружат там, маркиз может убить Атенаис, а если даже Роджер сможет выбраться оттуда незаметно, то потеря нескольких драгоценных часов почти наверняка приведет к его аресту и гибели.

Маркиз повысил голос, и его речь стала более быстрой. Роджер еще никогда не слышал, чтобы он говорил так страстно и убедительно. Сверкая голубыми глазами, месье де Рошамбо склонился к архиепископу и излагал свои тезисы. Франция на грани неминуемого хаоса. Спасти монархию могут только церковь и дворянство. Мысли народа необходимо отвлечь от безнадежной путаницы во внутренних делах на внезапные ослепительные триумфы за рубежом. Молниеносное подчинение Соединенных провинций наполнит пустую казну Франции и даст ей передышку для реорганизации. Прежде чем народ успеет вновь задуматься о внутренних бедах, голландские порты станут базами французского флота, и подданные его величества проникнутся духом грядущих побед. Следующим летом можно будет осуществить вторжение в Англию. Осенью 1788 года могущество коварного Альбиона будет сломлено навсегда, а Франция превратится в богатую и процветающую властительницу мировой империи.

Лицо архиепископа оставалось спокойным и бесстрастным. Он продолжал играть тяжелым драгоценным крестом, не давая ни словом, ни жестом малейших указаний на то, какое впечатление произвела на него горячая речь маркиза. Все в комнате знали, что архиепископ — пустой, тщеславный и крайне честолюбивый человек. Месье де Рошамбо предлагал ему путь к спасению от бесчисленных трудностей, справиться с которыми было не под силу весьма ограниченным способностям премьер-министра. Но если этот дерзкий и хитроумный план увенчается успехом, де Бриенн войдет в историю, затмив славу Рони 136, Мазарини, Кольбера и даже Ришелье. Он станет самым могущественным премьер-министром, какие когда-либо были во Франции, и если пожелает, то без особых препятствий добьется тиары понтифика и окончит свои дни на папском престоле. Может ли тщеславный, честолюбивый прелат противостоять такому искушению?