Космический маразм - Сергей Бушов

густым туманом. – Не люблю я те места. Я не суюсь в приюты городские. Наркотики, разврат и нищета. Там правит хаос, не моя стихия.

Они опустились на скалу, и Тамара, отступив от демона на пару метров, грустно поинтересовалась:

– А что родители? Неужели спокойно отдали детей?

– Они хотели помешать. Но как? – Рубель гордо прошёлся по краю скалы, усмехаясь. – Вокруг безумие, они рабы, не боле. Лишь я один способен сделать так, чтоб хаос отступил пред силой воли. Они должны быть благодарны мне, ведь к ним свобода от забот вернулась. Так нет бы жить спокойно, в тишине – муж спился, а жена совсем рехнулась.

Тамара хотела что-то возразить, но отвернулась и некоторое время глядела в туман.

– Я знаю, это сон, – сказала она, наконец, повернув голову в сторону Рубеля. – Поэтому нет смысла возражать. С другой стороны, сны часто раскрывают нам то, о чём мы боимся думать наяву. Так что вы хотели мне поведать о тайнах мироздания?

Рубель улыбнулся торжественно и расправил крылья.

– Ну, собственно, сказал я всё, что мог. Я правлю миром – вот и все секреты. К тому же я неглуп, красив, высок, да и в любви соперников мне нету. А посему, Тамара, я тебе хочу советовать не тратить время даром, а, покорившись благостной судьбе, заняться делом, в мире самым старым…

После этих слов Рубель неожиданно изобразил на лице выражение полного самоудовлетворения, при этом обнажив белоснежные зубы и кокетливо шевеля носом.

– Что за ерунда? – воскликнула Тамара. – Так вы затащили меня на эту уродливую скалу только для этого?

– О, уберите праведный ваш гнев, – сказал Рубель, на ходу начиная стаскивать с себя плавки. – Мы проведём отлично время с вами. Я ем как волк, в постели чистый лев, и властвую не только над зверями.

Когда демон приблизился к Тамаре на расстояние метра, она вдруг крутнулась на месте, выбросила вперёд ногу и ударила его в живот. Рубель отлетел назад, заскользил спиной по камню и полетел вниз со скалы, в густой туман.

– Да и на брудершафт мы не пили, – добавила Тамара, подходя ближе к краю и пытаясь разглядеть во мгле тело. Однако через мгновение, тяжело махая крыльями, из бездны поднялся сам Рубель, сверкая своим синим обнажённым срамом.

– Я испепелить вас мог бы так легко, – сказал Рубель, – что вы бы не успели даже охнуть. А впрочем, наплевать мне глубоко. Желаю вам скорее тут подохнуть.

Он развернулся в воздухе и медленно полетел прочь.

– Кретин! – прокричала Тамара. – Я хорошие стихи люблю!

Однако Рубель уже исчез в тумане, оставив Тамару одну. В первую секунду она обрадовалась, что наконец-то избавилась от мерзкого демона. Потом начала волноваться о том, как она спустится со скалы. Затем её осенила мысль, что она и вовсе не представляет, где находится и как добраться домой.

– Ничего, – пробормотала Тамара. – И не из таких мест выбирались. Да и вообще, это просто сон.

Она нашла относительно пологий спуск, по которому смогла, цепляясь за траву, потихоньку двигаться вниз, при этом пытаясь вспомнить, из каких это мест ей приходилось раньше выбираться. Самое трудное, что вспомнилось – путь домой из ресторана после празднования выпускного, когда она по причине количества выпитого заблудилась в переулках. Кроме того, Тамара начала сомневаться, что находится во сне, поскольку трава резала пальцы, а коленям было больно от острых выступов скалы.

Наконец она достигла относительно твёрдой поверхности, которая оказалась разбитой просёлочной дорогой, ведущей в туман.

– Нет, ну что за отвратительный тип! – пробормотала Тамара, после чего принялась решать, куда идти – налево или направо. Теоретически, можно было вспомнить весь предыдущий путь демона и таким образом определить направление к Москве, но это было нелегко. Да и картина постоянно меняющейся местности, которую они наблюдали во время полёта, подсказывала Тамаре, что никакого толка из этого не выйдет.

Она пошла направо и совсем скоро стала сомневаться в принятом решении. Туман становился всё гуще, грязь – всё жиже и глубже, а дорога превратилась в безбрежное море коричневой жижи, посреди которой кое-где торчали трухлявые деревья и жидкие кусты.

На один из кустов сверху спланировала тяжёлая чёрная птица с огромным клювом, уселась на прутик потолще и принялась разглядывать Тамару, склонив голову. Затем она раскрыла клюв и произнесла:

– Невре… Нервем… Тьфу!

– Простите, – Тамара, несколько опешив, попыталась обратиться к птице, – вы умеете говорить?

– В разумных пределах, – хрипло ответила птица. – Ваши лингвистические фантазии мне не по силам.

– Не подскажете ли, в таком случае, дорогу к Москве? – спросила Тамара, не вполне поняв, что её собеседница имела в виду.

– А что такое Москва? – ответила птица вопросом на вопрос, и её красный глаз уставился на Тамару, сверля взглядом.

– Это город, – ответила Тамара, соображая, как бы объяснить птице, что такое Москва и чем она отличается от других городов. – Очень большой город. Там людей много, Останкинская башня, Кремль…

– А! – птица, кажется, поняла. – Этот рассадник разврата! А что вам там нужно?

– Я там живу, – пояснила Тамара, улыбнувшись.

Птица качнулась на прутике, нахохлилась и вдруг закричала, широко раскрыв клюв:

– Лови её! Здесь вррраг!

Она метнулась прямо в лицо Тамаре, выставив вперёд когти. Тамара еле успела прикрыться рукой. Она бросилась бежать так быстро, как могла, по грязи, отмахиваясь от стаи налетевших птиц: чёрных, жёлтых, рыжих. Все они норовили клюнуть её, оцарапать лицо, вырвать клок одежды…

Внезапно всё кончилось. Птицы улетели прочь, яростно взмахивая крыльями и каркая на разных языках. А Тамара осталась стоять на берегу широкой реки, противоположный берег которой был почти полностью скрыт туманом. По лицу Тамары текла кровь из многочисленных царапин, глаза блестели от слёз, а в мозгу метались разные мысли, суть которых можно было передать примерно так: «Где я? Как отсюда выбраться? И что вообще происходит?»

Глава 4. Остров погибших обезьян

Никогда заранее не скажешь, куда повернётся жизнь. Вот и в языке человеческом этот факт отражён разными выражениями, представляющими жизненный путь в виде замысловатой геометрической фигуры – к примеру, «куда кривая вывезет». При этом ничего не говорится ни о том, какие могут быть варианты: влево или вправо, а может быть, и вовсе только вверх и вниз – ни о том, что это, собственно, за кривая. То ли жизнь – это эллипс, в обоих фокусах которого притягательные для человека сущности вроде любви и смерти, то ли парабола, которая собирает лучи из далёкого космоса в одну точку, то ли синусоида, которая то возносит человека вверх, то швыряет вниз, при этом сохраняя