Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны - Джеймс Купер

— Не угодно ли присесть, джентльмены? Прошу вас. Совет начнется незамедлительно. Все, кто предан нашему всемилостивейшему королю, будут рады слышать, что колонии по-прежнему остаются ему верны. Присядьте, прошу вас, присядьте, господа. Войска на ночь отправятся на отдых.

— Это бред безумного,— сказал Мармадьюк.— Кто потрудится мне объяснить, что все это значит?

— Нет, сэр, это не безумие,— твердо произнес Эдвардс,— это лишь дряхлая, беспомощная старость, и нам предстоит выяснить, кто тут несет ответственность.

— Скажи, сын мой, джентльмены останутся к обеду? — спросил старец, обернувшись на голос, который он так хорошо знал и любил.— Распорядись, чтобы приготовили обед, достойный офицеров его величества. Ты знаешь, у нас всегда к услугам превосходнейшая дичь.

— Кто этот человек? — быстро спросил Мармадьюк: голос старца пробудил в нем живейший интерес и какие-то догадки.

— Этот человек, сэр, который, как вы видели, прятался в пещере, лишенный всего, что составляет радость нашей жизни, был когда-то другом и советчиком тех, кто правил нашей страной,— спокойно ответил Эдвардс; голос его, по мере того как он говорил, звучал все громче. — Этот человек, которого вы видите теперь слабым и беспомощным, был когда-то воином столь храбрым и неустрашимым, что отважные туземцы дали ему прозвище «Пожиратель Огня». Этот человек, который не имеет сейчас даже крова над головой, когда-то обладал огромным состоянием; он был законным владельцем этой самой земли, которая у вас под ногами, судья Темпл. Этот человек был отцом...

— Так, значит, это... так, значит, это пропавший без вести майор Эффингем?— вскричал Мармадьюк в глубочайшем волнении.

— Да, именно пропавший,— ответил юноша, устремляя на судью пронзительный взгляд.

— А вы? А вы?..— продолжал судья, с трудом выговаривая слова.

— Я его внук.

Целую минуту длилось глубокое молчание. Глаза всех были прикованы к говорившим, и даже старый немец с большой тревогой ждал, чем все это кончится. Но вот Мармадьюк, опустивший голову на грудь — не от стыда, а потому, что мысленно возносил благодарность богу,— вновь поднял глаза: крупные слезы катились по его красивому мужественному лицу. Он горячо сжал руку юноше и проговорил:

— Оливер, прощаю тебе твою резкость, твои подозрения. Теперь я все понимаю. Прощаю тебе все, кроме того, что ты позволил престарелому человеку обитать в таком неподобающем месте, когда не только мой дом, но все мое состояние в его и твоем распоряжении.

— Он твердый, как шталь! — воскликнул майор Гартман.— Я говорил тепе, юнош, што Мармадьюк Темпл — верный друг, он никогда не покидаль друга р нужде.

— Да, судья Темпл, этот достойный джентльмен сильно поколебал мое мнение о вас. Когда выяснилось, что перевезти моего деда обратно, туда, откуда извлекла его преданная любовь старого слуги, невозможно — его бы тут же обнаружили,— я отправился в долину Мохок к одному из его старых товарищей, в надежность которого я верил. Он ведь и ваш друг, судья Темпл, и если то, что он говорит, справедливо, и мой отец и я судили о вас неверно...

— Твой отец действительно погиб на том пакетботе? — спросил Мармадьюк с нежным участием.

— Да. После нескольких лет бесплодных усилий и жизни на очень скромные средства он оставил меня в Нова-Скотии и отправился получать компенсацию за понесенные убытки, которую присудили наконец британскому офицерству. Он провел в Англии год и возвращался в Галифакс, чтобы занять там назначенный ему правительством пост в Вест-Индии, намереваясь заехать туда, где мой дед пребывал с начала и во все время войны, и взять его с собой.

— Но как ты уцелел? — воскликнул Мармадьюк с живейшим интересом.— Я был уверен, что ты погиб вместе с отцом.

На щеках Эдвардса выступил румянец. Юноша посматривал на недоумевающие лица волонтеров и молчал. Мармадьюк обернулся к подошедшему в эту минуту капитану Холлистеру и сказал:

— Уведите солдат и распустите их по домам, излишнее усердие шерифа внушило ему неверное представление о его долге. Доктор Тодд, я буду весьма признателен, если вы займетесь раной Хайрема Дулитла, которую тот получил в этом неприятном деле. Ричард, ты окажешь мне услугу, если распорядишься прислать сюда карету. Бенджамен, возвращайся домой и приступай к своим домашним обязанностям.

Хотя распоряжения эти большинству не очень-то пришлись по душе, подозрение, что они и в самом деле несколько превысили границы законного, а также привычное уважение к судье заставили всех немедленно подчиниться.

Когда те, кому надлежало уйти, скрылись из виду и на скале остались лишь лица, особо заинтересованные в том, чтобы раскрыть наконец тайну, Мармадьюк, указывая на майора Эффингема, сказал, обращаясь к его внуку:

— Не унести ли нам твоего деда под укрытие, пока не прибудет моя карета?

— Нет, сэр, воздух ему полезен, он всегда старался быть под открытым небом, если при этом не грозила опасность быть обнаруженным. Я не знаю, как мне поступить дальше, судья Темпл: должен ли я, могу ли я позволить, чтобы майор Эффингем стал членом вашей семьи?

— Ты сам будешь судить об этом,— ответил Мармадьюк.— Твой отец — друг моей юности. Он доверил мне все свое состояние. Когда мы расставались, он, полностью на меня полагаясь, не пожелал брать никаких расписок, никаких документов, подтверждающих передачу мне его имущества, хотя, правду сказать, для того и не было ни времени, ни подходящих обстоятельств. Ты знал об этом?

— Несомненно, сэр,— ответил Эдвардс или, как отныне мы будем называть его, Эффингем.

— Наши политические взгляды разошлись, и мы решили, что, если здесь победит революция, я смогу сохранить для него все его состояние, ибо никто не знал о том, что оно принадлежит ему. Если же король удержится, то такому лояльному подданному, как полковник Эффингем, нетрудно будет вернуть свое имущество. Это тебе ясно?

— Пока все верно и правильно,— сказал юноша, все еще сохраняя недоверчивый вид.

— Слушай, слушай, мальшик,— проговорил немец.— Судья Темпл — самый шестный шеловек.

— Нам всем известно, каков был исход войны,— продолжал Мармадьюк, не обращая внимания ни на того, ни на другого.— Твой дед остался в Коннектикуте, и его сын регулярно высылал ему вспомоществование, достаточное для того, чтобы старик ни в чем не нуждался. Все это я хорошо знал, хотя мне не приходилось встречаться с майором Эффингемом даже в разгар нашей дружбы с его сыном. Вместе с войсками твой отец вернулся в Англию хлопотать о возвращении своего имущества. Он потерпел огромные убытки, все поместья его были проданы, но купил их я. Это было продиктовано вполне естественным желанием устранить все препятствия, когда для него придет время получить все свои владения обратно.