Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева

– Ну ладно, – милостиво согласилась Алиса.

Женя собрала со стола и сложила в раковину тарелки, налила в чашки розового киселя. Эркин с удовольствием глотнул ещё тёплую густую жидкость. Странно, но в столовой вроде такой же кисель, и цвет, и запах, а у Жени вкуснее.

– Подлить ещё? – спросила Женя, заметив, как он медленно пьёт, растягивая удовольствие.

– Нет, – улыбнулся Эркин. – Отяжелею, работать не смогу.

– А ты опять на работу идёшь? – удивилась Алиса.

– Мы на беженское новоселье идём, – объяснила Женя, допивая свою чашку.

– А я?

– А ты сейчас ляжешь спать.

Алиса надула губы, но спорить не стала.

– Я вымою, – Эркин встал из-за стола и мягко оттеснил Женю от раковины.

– Хорошо, я уложу её пока. Алиса, пошли умываться, зайчик.

– Эрик, ты только меня поцеловать приди, – сказала Алиса, выходя из кухни.

– Приду, – пообещал Эркин, ополаскивая и расставляя на сушке глубокие тарелки.

Он уже закончил мыть посуду и протирал стол, когда в кухню заглянула Женя.

– Эркин, иди поцелуй её. И будем собираться.

– Иду.

Эркин повесил тряпку, быстро ополоснул руки и вытер их кухонным полотенцем.

Алиса уже лежала в постели, укрытая, угол одеяла подсунут под щёку, глаза сонные.

– Э-эрик, – вздохнула она, когда Эркин наклонился над ней.

– Я, маленькая, – он коснулся губами её щёчки. – Спи спокойно.

Алиса успокоено закрыла глаза. Эркин выпрямился и, наверное, с минуту стоял, молча глядя на неё. Женя его не торопила.

А потом они быстро собрались, немного поспорили из-за его рабских штанов – Женя не могла допустить, чтобы он в таком виде показался на людях, а Эркин доказывал, что лучшей одежды для натирания полов у него нет. Помирились на том, что пойдёт он в «приличном», а рабские штаны возьмёт с собой и там переоденется. Эркин переоделся в старые джинсы и красно-зелёную ковбойку, натянул на босу ногу извлечённые из кладовки сапоги – всё-таки в шлёпанцах холодно – взял под мышку свёрток с рабскими штанами, Женя накинула на плечи тёплый платок, взяла свёрток с фартуком для себя и их подарком, и они пошли к Тиму.

К изумлению Зины, их огромная квартира оказалась тесной: столько людей к ним пришло. И из дома, и с Тимочкиной работы, и… многих она даже не знала. Друзья знакомых, сослуживцы соседей… шум, гам, стук молотков, восторженные взвизги и вопли Димы и Кати, кто за работой поёт, кто ругается… голова кру́гом. Груды одежды на полу, гора подарков, а ещё стол надо делать, господи…

– Ты, главное, спокойно, – Баба Фима ловко чистит картошку, локтем отстраняя лезущую прямо под нож Катю. – А ты сбегай, посмотри, как там, дальнюю комнату домыли, аль нет, – и, когда Катя убегает, улыбается Зине. – Всё нормально, Зин, и мужик у тебя правильный. Руки, голова – всё у него на месте. А что он рычит, так мужику либо рычать, либо кулаки в ход пускать, иначе они не могут. Он ещё сам себя не понял, живёт, как по льду ходит. Обомнётся, опомнится, всё хорошо и будет.

Зина вздохнула.

– Спасибо на добром слове, Баба Фима.

В кухню вбежала Женя.

– Зина, там полочки разметить надо.

И тут же появилась Катя.

– Мам, мастика нужна. И… суконка.

На закипевшем чайнике оглушительно задребезжала крышка. Зина рванулась бежать сразу по трём направлениям, и у неё на пути вдруг возник Дима.

– Мама, а в кладовке…

Господи, ну и денёк, ну… ну, нет слов…

Тим тоже не ожидал такого. Хотя… у Морозов не меньше народу и суматохи было. Но там он пришёл, а здесь к нему пришли. И называли его хозяином. Хоть и по-русски, а всё равно… царапает. Но и приятно.

Тим вошёл в самую большую комнату, где Эркин натирал вымытый и уже подсохший паркет. Посмотрел на его мускулистую напряжённую спину.

– Ты…ты как?

– В порядке, – ответил, не поднимая головы, Эркин. – Ты чего мастики так мало купил? Не хватит на все комнаты.

– Не рассчитал, – вынужденно согласился Тим. – Здорово получается у тебя.

– Выучили, – кратко ответил Эркин.

И по его тону Тим понял, что продолжать эту тему не стоит. Эркин снизу вверх посмотрел на него и улыбнулся.

– Реши, какие ещё натирать. На все комнаты не хватит. Если ещё и прихожую… – Тим кивнул. – А остальные я вымою и подмажу чуть, потом сам доделаешь.

– Спасибо.

– Не за что, – хмыкнул Эркин.

– Эй, хозяин, – заглянул в дверь полуседой мужчина в голубой майке с неровным глубоким шрамом на плече. – Ты вешалку-то где ставить будешь?

– Иду, – Тим заставил себя отвести глаза от завораживающе красивой игры мускулов на спине и плечах Эркина.

Эркин даже вроде не заметил этого, сосредоточенно втирая мастику в медово золотистые дощечки. И так, и так, и так…

– Дядя Эрик, а я с тобой хочу…

Эркин посмотрел на Катю, на её тоненькие ручки-палочки. Где ей натирать: силы меньше, чем у мухи.

– Возьми вон ту тряпку и, где я натёр, тоже каждую дощечку протирай.

– Ага, – выдохнула Катя.

Так-то это ему не нужно, но ей по силам и вреда не будет. А хороший паркет. Если его сейчас как следует натереть, то долго держаться будет. Его руки совершали привычные движения, знакомые с детства, с того бесконечно далёкого и очень близкого дня, когда их, пятилетних, только-только прошедших сортировку и отобранных в спальники, привели в просторный, похожий на сортировочный зал и надзиратели, тыкая дубинками им в спины и ягодицы, стали их учить натирать паркет. И вот… всё как тогда. Только теперь ему, чтобы втереть мастику достаточно один раз провести щёткой, а тогда… Эркин тряхнул головой. Всё так и всё не так. И не надзирательский взгляд на спине, а совсем другой. Он выпрямился, чтобы взять банку с мастикой и увидел стоящую в дверях Зину. Улыбнулся ей.

– Не мешает она тебе? – ответно улыбнулась Зина.

– Я помогаю, – пискнула Катя.

И он кивнул, подтверждая её слова. Зина вздохнула, глядя на его работу. И долго бы так простояла, если бы её кто-то не окликнул.

Натерев пол, Эркин ещё раз, по площади, протёр его суконкой и улыбнулся Кате.

– Пошли дальше?

– Пошли, – кивнула Катя, завороженно глядя на него.

– Тогда беги, спроси, какие ещё комнаты натереть.

Катя кивнула и исчезла. Эркин оглядел комнату. А что, неплохо. Столовая или гостиная. И обои ничего, симпатичные. И шторы…

Катя привела сразу и Тима, и Зину. И, конечно, прибежал Дим. И хотя решать было особо нечего, и так же ясно, что четыре комнаты – это гостиная, которую Зина упорно называла