Лабиринт - Яэко Ногами

истинно дружеские отношения. Он охотно навещал друга, когда ходил на кладбище, и не только потому, что это было по пути.

Встречи с приятелем доставляли Масуи удовольствие главным образом потому, что тот никогда ни о чем не просил его; да, пожалуй, и не о чем было. Есисуке это понимал и лишь скрепя сердце попросил старого друга устроить Сёдзо в библиотеку. Впервые в жизни он почувствовал, как тяжело быть кому-то обязанным, и даже немного сердился, что пришлось оказаться в положении просителя.

Он почти не бывал даже у своих ближайших родственников, разве что на свадьбах или похоронах. И хотя Масуи, приезжая на родину, навещал его почти каждый раз, Есисуке к нему никогда не заходил.

Масуи мог это расценить даже как холодность, но Ёси-суке не тревожился. Однако на сей раз он решил не пренебрегать приличиями. Было бы невежливо не явиться и не поблагодарить Масуи. Конечно, он прежде всего заботился об интересах племянника.

— Не знаю, смогу ли „я тебя когда-нибудь отблагодарить. Наконец-то и перед этим неприкаянным открывается какая-то дорога в жизни.

Масуи отлично понял, какой смысл Есисуке вкладывает в словечко «неприкаянный», произнесенное им как бы невзначай на местном диалекте.

Масуи уважил просьбу друга. С его точки зрения, место в библиотеке ломаного гроша не стоило. Но вряд ли он так же легко согласился бы, если б речь шла о службе в фирме или банке. Скорее всего, тогда бы он резко тряхнул головой, что означало бы «нет» или «невозможно». Ведь и увядший кочан — тоже капуста. Начни перебирать листы — глядь, а там червячок живет. Однако Масуи и виду не подал, что в голове его мелькают подобные мысли, переводя взгляд с Есисуке на сидевшего рядом с ним Сёдзо,; По выражению лица Масуи вообще можно было подумать, что он видит Сёдзо впервые и до сих пор даже не подозревал о его существовании. Чуть сдвинув брови, он некоторое время с любопытством смотрел на него и затем неторопливо сказал:

— Сомневаюсь, чтобы работа в провинциальной библиотеке представляла для тебя интерес.— И тоном, исключающим возможность уклончивого ответа, добавил: — Что ты на это скажешь?

Но Сёдзо и не собирался с ним хитрить.

— У меня ведь нет выбора,— ответил он, прямо глядя в лицо собеседнику, и затем добавил:—Да и не только у меня. Сейчас это, пожалуй, общая проблема. И все же я не могу сказать, чтобы работа в библиотеке меня нисколько не интересовала. Вообще-то она могла бы стать очень увлекательной и дающей большое удовлетворение. Но это упирается прежде всего в вопрос о средствах. Для этого вам пришлось бы проявить смелость и отпускать значительно большие суммы, чем сейчас. При нынешнем бюджете, конечно, ничего нельзя сделать.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Масуи.— Ты, я вижу, сразу берешь быка за рога! Ловко ты на меня наступаешь!

— Да я и не собирался на вас наступать.

— Ну хорошо, а если бы деньги, допустим, были? Что бы ты тогда предпринял?

— Прежде всего библиотеку можно было бы превратить в центр изучения истории родного края. И тут открывается интереснейшая тема: проникновение в Японию христианства, двери которому впервые были открыты именно здесь. Взять хотя бы такую прекрасную тему, как «Роль Отомо в заимствовании христианства». По-настоящему разработать ее можно только здесь, на месте. Не скрою, что это совпадает и с моими личными интересами, но мне бы хотелось собрать такой фонд литературы, архивных документов и прочих материалов, чтобы в Японии нельзя было изучать историю проникновения христианства без юкской библиотеки. Сделать это, разумеется, нелегко. Но ведь с уникальных изданий и рукописей, которые не удастся приобрести в собственность, можно снять фотокопии или машинописные копии. Были бы деньги, а то все можно сделать! Если в библиотеке, находящейся на месте развалин замка, в котором некогда так радушно принимали патеров Ксавье и Валиньяни, будет полное собрание таких материалов, уже одно это придаст ей огромное значение.

Масуи слушал, не перебивая, но в его суровом взгляде трудно было уловить одобрение. Однако Сёдзо продолжал свой монолог, не обращая внимания ни на него, ни на озадаченное лицо дяди, которое, казалось, говорило: «Ну к чему ты завел об этом речь?»

Вообще Сёдзо был немногословен и не любил спорить. Но иногда на него «находило». И тогда видно было, что он немало выступал на студенческих дискуссиях. Если уж он что-нибудь отстаивал, то со всем пылом и при этом держался до конца, не считаясь ни с кем и ни с чем. В нем чувствовались та беспечность, задор и неустрашимость, которые характерны для бескорыстных, неподкупных и чистых сердцем юношей. Ему было сейчас совершенно безразлично, в какие отношения к Масуи он поставлен, он и думать не хотел о своей зависимости от него. Он просто говорил о том, что его волновало и что в последнее время служило предметом его частых бесед с Уэмурой.

История христианства стала источником его душевного подъема. У него снова появились какие-то интересы, стремления, надежды. На этой почве снова возрождались его мечты. Ему уже грезилась его новая работа. Но грезы и сны возникают непроизвольно, непреднамеренной была и его речь, обращенная к Масуи. Он не собирался заводить этот разговор. Если бы ему удалось заинтересовать своим проектом Масуи, он не постеснялся бы заговорить и о привлечении к этой затее Уэмуры. Ученый мог бы стать консультантом или нештатным сотрудником библиотеки. Его огромные знания оказали бы неоценимую помощь. А пополнение бюджета позволило бы этому талантливому человеку пересадить своего младшего отпрыска со своих колен на руки какой-нибудь няньки и целиком посвятить себя науке. Тогда бы он наконец избавился от упреков жены...

На этом размышления Сёдзо были прерваны — появились Мацуко и Марико в сопровождении Эбата. По приглашению Ито они катались с его семьей на лодках. Катанье на лодках издавна было излюбленным увеселением жителей Юки в летние вечера.

— Ах, ах! А у нас-то, оказывается, гости! Вы уж простите, мы и не знали, что вы придете,— послышался еще из коридора громкий голос Мацуко. Она шла впереди Марико и Эбата, оглядываясь на них и ведя за собой в гостиную.— Напрасно вы с нами не поехали. Они вас так ждали и так сожалели, что вас не было,— сказала она, обращаясь к мужу.

Но Масуи лишь сухо спросил:

— А вы чего так рано?

Было только начало девятого. Но когда стемнело, на воде поднялся свежий ветер, и бледность Марико напугала тетушку.