Бремя власти - Игорь Анейрин

Над ними висел купол. Как будто полупрозрачная голубовато-серая пленка затягивала всю верхнюю твердь, и по ней время от времени пробегали едва видимые всполохи крохотных молний. Эдмунд непроизвольно поёжился. Ночью было еще ничего: купол напоминал волшебное покрывало, сверкающее десятками таинственных огоньков, покрывало, которое подобно крыше защищало от холодного ветра и мелкого дождика, моросящего с хмурого осеннего неба. Но всего пару часов назад, когда путники только еще вошли в Застенье, а небесное светило пока не успело скрыться за горизонтом, купол походил на грязно-серый бычий пузырь с синеватыми прожилками вен. Солнце опускалось за лес мутным желтоватым пятном, не дававшим ни света, ни тепла, и оставалось только удивляться буйству растительности, непонятно как выживающей в этом проклятом богами месте.

Но, кроме гнетущего ощущения того, что они находятся в замкнутом пространстве, ограниченном гниющёй жилистой плёнкой, ничего особенно жуткого Эдмунд пока не наблюдал. Когда они по очереди выбрались из-под каменной кладки, вымазавшись в грязи и изрядно ободрав колени — Стена оказалась довольно толстой, не меньше восьми футов, — то какое-то время просто стояли на месте, озираясь и пытаясь почувствовать опасность.

Что-то неправильное здесь определённо было, но что именно — понять сходу не получилось. Первозданный лес расстилался перед ними. Буки, дубы, грабы, вязы и клёны, иногда настолько большие, что Гуго изумлённо посвистывал, обходя вокруг гигантов, тянущихся вверх на добрую сотню спанов. И — чаща, даже не чаща, а бурелом, где, похоже, никогда не ступала нога человека. Поваленные трухлявые деревья в пять обхватов толщиной, торчащие во все стороны корни, молодая поросль, кустарники и трава до колен, расстилавшаяся сочным ковром. Муравьи, жучки и мерзкого вида крупные сороконожки, прячущиеся в изъеденных пнях. Крики невидимых мелких птиц и даже уханье совы. В общем, всё именно то, чему и полагалось быть в густом девственном лесу.

Через пару миль Эд всё же начал догадываться, в чём дело. Краски. Всё здесь было тёмным и густым, будто бы находившимся на грани разложения. Липким и чавкающим. Тёмно-зелёным, тёмно-коричневым и чёрным. И только неправдоподобно яркие и большие цветы, видимые даже в ночном сумраке, выглядели жутковато и необъяснимо в этом блёклом царстве теней.

Тем временем уже разожгли небольшой костерок, скорее для уюта, чем для тепла и готовки пищи — в Кромдехе друзья запаслись вяленой бараниной, хлебом и элем — и все в молчании уселись перед огнём.

— Нет, — вдруг решительно заявил Гуго, отхлебнув из фляги, — уж пусть лучше меня в очередной раз обвинят в глупости, но я хочу услышать, что по этому поводу думаете вы. И пусть лучше я окажусь дураком, чем буду прав…

— Ты о чём? — спросил маг Огня. Эдмунд и Ирмио только непонимающе уставились на своего товарища.

Гуго шмыгнул носом, собираясь с мыслями.

— Мастер Миртен, вы, помнится, сказали тогда, что этот Странник очень изменился с того времени, когда вы последний раз с ним встречались?

— Да. И я очень удивился. Года три назад Яго выглядел, как нормальный мужчина средних лет, а сейчас — вы видели — он больше походил на старика.

— Вот-вот. — Гуго, поджав губы, мрачно покивал головой. — Итак: во-первых, он был молодой, а за прошедшие несколько лет быстро постарел. Во-вторых: он сказал что-то вроде того, что здесь время другое. Помните? И, в-третьих: здесь сейчас лето, так ведь? А в пяти милях к северу, по ту сторону Стены, уже зима начинается.

— Ты имеешь в виду…

— Ага. Помнится, сказка такая есть. Про одного парня, который шёл по лесу, и увидел танцующих тальвов. Они пригласили его в хоровод, и этот бедолага битый час отплясывал с ними на полянке. А когда попрощался и вернулся в свою деревню, выяснилось, что прошло уже лет сто, и его родители, невеста, да и все его друзья давным-давно померли. Так вот: здесь лето, и может быть, что прошлое, позапрошлое или какое ещё. Не совпадает здешнее лето с нашим, понимаете? И этот Яго жил себе здесь в своей хижине, да горя не знал, все эти три года, а когда наружу выбрался, оказалось, что там уже лет тридцать прошло. Вот он враз и постарел. Вот и мы: выйдем за Стену через недельку, а окажется — даже подумать страшно…

Миртен пожал плечами и, ни слова не говоря, посмотрел на своего собрата.

— Что? — слегка возмущённо произнёс тот. — Я знаю об этом не больше тебя. И мне кажется, что разница во времени между этой и той сторонами Стены не может быть очень существенной.

Маг огня задумался.

— Скорее всего, так и есть, — наконец сказал он. — Эдмунд, помнишь Урк’шахха, того дхарга, которого привозили в Хартворд?

— Ещё б забыть, — кивнул юноша.

— Так вот: он был великим шаманом орочьего народа, и я слышал его имя задолго до того, как встретился с ним воочию. А это значит, что поколение тех, кто живет за Стеной постоянно, на протяжении долгого времени сосуществует одновременно с одним и тем же поколением людей. Я ничего не могу сказать наверняка, но, может быть, в дневнике Яго мы найдём какой-нибудь намёк?

— Слишком умно всё это для меня, — недовольно пробурчал Гуго. — Вы мне ясно скажите: я не превращусь в седого старика, когда мы отсюда выйдем?

Миртен с Эдмундом расхохотались. Ирмио фыркнул.

— Вряд ли, — сказал маг, — да и не собираемся мы быть здесь долго. Найдём хижину Яго — и обратно.

— Точно, — с серьёзным видом покивал головой Эдмунд. — А когда обратно будем выходить, я вылезу первым, и прокричу тебе, как оно там, постарел, или нет. Если совсем всё плохо, придётся тебе, друг, обратно в хижину топать. Будешь жить за Стеной, но зато вечно молодым.

Гуго скривился.

— В жизни не слышал более смешной шутки, — выразительно произнёс он.

Еще раз беззлобно посмеявшись над такой перспективой, друзья принялись укладываться спать.

— Я сторожу первым, — сказал Эдмунд.

Сидя возле затухающего костра, Эдмунд кутался в плащ и бездумно ворошил палкой угли, вглядываясь в причудливые огненные узоры. Его окружала кромешная темнота: полной луне полагалось висеть прямо над головами путников, но плотная завеса облаков не пропускала ни грана света, и только крохотные всполохи молний, пробегавших по куполу — красные, синие и бледно-зелёные, — обозначали то место, где между кронами огромных деревьев должна виднеться небесная твердь.

Было холодно — настолько, что это никак не вязалось с яркими цветами, густой травой, в ночи казавшейся почти чёрной, и лёгким ветерком, который где-то высоко-высоко шевелил мириады листочков. Холодно. И очень тихо.