Ужасный век. Том I - Андрей Миллер

— Хорошо.

Идвиг так улыбнулся, слово хотел добавить нечто вроде «солнышко». Или «милая». Или даже «любимая». Брр! Лучше о таком не думать.

Дворец казался мирно спящим, хотя лимландка прекрасно знала: по его тёмным углам полно вооружённых людей, которые начеку. Как ни прекрасен был Альма-Азрак, ситуация складывалась напряжённая. Пусть верхушке отряда предоставили великолепное жилище, но вообще-то в столице наёмников встретили холодно. Полководцы мураддинов представили всё при дворе чудным образом: будто Камаль-бея они разбили в поле. Разумеется, разбили сами: заслуги наёмников вообще не упоминались.

Не требовалось большого ума, дабы понять: подобная легенда означает, что Ржавый отряд якобы разграбил Фадл просто так. А Фадл был священным городом, и пахло всё это неприятностями. Ирма видела, что Шеймус сильно нервничает. Пусть эмоции капитана почти никто никогда не мог прочитать, но она-то умела. И даже вечно беззаботный Ангус казался каким-то не таким весёлым.

Ничего, они разберутся. Ирму сейчас интересовало только вино.

Чтобы добраться до желанного напитка, нужно было спуститься вниз и пересечь внутренний дворик. Держа под мышкой кувшин, Ирма вышла под открытое звёздное небо — и не поверила своим глазам.

Узкий дворик, выложенным похожими на шахматную доску чёрно-белыми плитами, должен был пустовать — в крайнем случае один-два часовых. Однако здесь оказалась целая толпа народу — и на это никто не обратил никакого внимания.

Да что уж там: это не обычная толпа.

Разодетые в шелка и сатин люди казались свитой какого-то очень богатого, знатного человека. Все они были вооружены, многие — одоспешены, но клинки и броня выглядели странно. Ирма ещё никогда не видела подобного. Кожа большинства этих людей оказалась тёмной, однако черты лиц ей совершенно не соответствовали. Никаких толстых губ, широких носов и мощных бровей аззинийцев. Да и на мураддинов эти воины не походили.

Но ещё более удивительным оказался человек, которого они сопровождали.

Он въехал во двор верхом на верблюде. Слуги склонились у бока животного, образовав собой лестницу: один чуть опустил голову, другой согнулся пополам, третий встал на четвереньки. Господин сошёл по их спинам на землю.

В отличие от слуг, его кожа была бледной, похожей на тонкую рисовую бумагу — прямо как у Ирмы. Он оказался совсем юным, не старше двадцати. Загадочный господин не носил выше пояса ничего, кроме несусветно вычурной короны — а ниже был облачён в сотканные из удивительной ткани шаровары и остроносые сапоги из переливающейся в лунном свете кожи.

Ирма разинула рот от удивления и не могла пошевелиться. Не могла даже закричать, хотя это очень хотелось сделать — происходило что-то... не то.

Юноша приблизился. Он был очень красивым, но скорее красивым по-женски — отчасти даже напоминал девушку. Хоть одежды выше пояса не было, из драгоценностей странный гость носил не только корону. Он оказался весь увешан браслетами, цепочками и перстнями, тут и там хрупкое тело покрывали серьги. Словно древний золотой идол.

— Не бойся меня, Ирма. Я не враг тебе, не враг Заржавевшему человеку и его людям. Я пришёл с миром. Я пришёл из любопытства.

Женщину это не очень убедило. Она отступила на пару шагов и охнула, ощутив спиной стену.

— Кто вы?..

Юноша улыбнулся. Его зубы были идеально белыми и идеально ровными — красивее любимого жемчужного ожерелья Ирмы.

— Ты много раз обо мне слышала. Когда местные человеки славят Иама и проклинают Амоама — они так или иначе говорят обо мне. Но я не люблю эти имена. Когда-то давно, ещё до прихода мураддинов, меня называли Отцом Пустыни. Но и это глуповато: ведь я не порождал её, а только получил в дар. Не люблю этот пафос. Я лишь пыль и песок, я сухой ветер и полуденный зной, я мираж среди барханов. Однако моё истинное имя ты едва ли выговоришь. Так и быть: зови меня Отцом Пустыни.

По внешности загадочного человека и его свите трудно было сказать, что он скромен. Но спорить Ирма, конечно, не стала.

Отец Пустыни продолжал тепло улыбаться. Несмотря на весь ужас, который лимландке внушала ситуация, в нём самом действительно не ощущалось угрозы. Ирма всё равно невольно схватилась на равносторонний крестик, болтавшийся на шее. Юноша вздохнул.

— Не нужно, Ирма. Во-первых, я правда тебе не враг. Во-вторых — тот, чей символ ты носишь, слишком далеко. И давно безмолвствует. Он ничем не помог бы тебе, даже будь это нужно.

— Откуда вы знаете?.. — единственное, что удалось вымолвить вмиг засохшими губами.

— Я ведаю все дела мира, таков мой особый дар — особый даже по меркам тех… к кому я принадлежу. Именно потому и захотел взглянуть на тебя.

— Я?.. Что?.. Почему?..

— Я узнал, что Книжник покинул свой остров и направился в Ульмис. Узнал, что затих тот, кому молятся на твоей родине. Узнал, как испуган этим Князь на востоке и что задумали Сёстры из его леса. Новая книга уже пишется, и когда оказалось, что кое-кто из её важных героев сейчас в моих землях… Раньше было любопытно, но теперь эта история захватила всё моё внимание.

Книжник и книга? Князь и сёстры? Ирма ничего не могла понять, кроме одного: юноша пытается поколебать её веру в Творца Небесного. А женщина веровала пусть не слишком истово, но больше многих. Конечно, стать героиней чьей-то книги приятно — особенно важной героиней, раз уж всё выходит так. Но…

Отец Пустыни взял Ирму за руку, чему она не смогла воспротивиться. Кожа юноши была холодной и сухой, но очень мягкой. Нежное прикосновение. Шеймус прикасался к ней совсем не так.

— Ответь мне на один вопрос.

— Вы же ведаете все дела мира?.. — дерзость вырвалась как-то сама собой.

Отец Пустыни не разозлился. Он звонко, музыкально захохотал.

— А ты отважная женщина! Это чудесно. Да, я ведаю все дела мира, но мне интересны мысли тех, кому Книжник отвёл столь важное место в своём новом труде. Поэтому всё-таки ответь... Ты ведь любишь Заржавевшего человека, правда?

— Да.

— Несмотря на то, что он с тобой сделал?

Ирма хотела сказать, что давно обо всём забыла, но эти слова буквально застряли в горле. Лгать самой себе ещё можно, но Отцу Пустыни — явно бессмысленно. Ирма не забыла ничего. Ни одной самой маленькой детали. Она выкинула из-под рыжей шевелюры очень много дурного, что случилось в жизни, но только не это.

— Ирма, ответь на мой вопрос, и тогда я отвечу на два твоих.