Солнце полуночи - Стефани Майер

Через рассказ я заново переживал последние минуты человеческой жизни отца. Мне было не легко говорить о травле, так как Карлайл часто думал о ней и сожалел, что не поступил иначе. Он бы хотел совсем не участвовать в этом, но ничего вернуть уже было нельзя. Я продолжил:

- Это был обессилевший от голода старик. Почуяв людей, он тут же предупредил остальных и бросился бежать, петляя среди трущоб. Карлайл, на тот момент двадцатитрехлетний, возглавил погоню. Старик мог легко оторваться от преследователей, но, по мнению Карлайла, он был голоден, поэтому внезапно развернулся и бросился в атаку. Сначала он напал на Карлайла, однако противников было слишком много, и вампиру пришлось обороняться. Убив двоих, старик убежал с третьим, а истекающего кровью Карлайла бросил на улице.

Я на секунду закрыл глаза, стараясь лучше объяснить превращение, не вдаваясь в подробности. Ей это знать не к чему.

- Карлайл знал, что сделает его отец. Тела сожгут, сожгут и всех раненых. Чтобы спасти свою жизнь, мой отец доверился интуиции. Пока толпа гналась за вампиром, он полз в противоположном направлении. Карлайл нашел погреб с гнилой картошкой и скрывался целых три дня. Он сидел тихо, и его никто не обнаружил. Лишь когда жизни ничего не угрожало, отец понял, кем стал.

Я замолчал и услышал, что к моему повествованию прислушивается не только Белла, но и отец, который читал в библиотеке. Его история, звучавшая со стороны, заставила его отложить книгу и снова вернуться в дни своей прежней жизни.

Белла же иногда забывала дышать. Интересно, от страха или от любопытства?

- Ты нормально себя чувствуешь?

- Конечно, - кивнула она. Было видно, что ей хочется услышать продолжение.

- У тебя еще остались вопросы, - угадал я.

- Ну, несколько.

Я захотел, чтобы она услышала рассказ из первоисточника, от отца. Ко всему прочему, это позволит ей лучше познакомиться с Карлайлом. Я взял ее за руку и повел к кабинету.

- Пойдем, - пригласил я, - Сейчас ты сама все узнаешь.

ГЛАВА 17.

ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ

Карлайл услышал, что мы остановились перед дверью кабинета.

- Входите, - окликнул он нас, и Белла непонимающе взглянула на меня.

- Ты дышишь громче, чем думаешь, - с улыбкой пояснил я и, открыв дверь, жестом пригласил ее войти.

Библиотека была любимым местом отца и как никакая другая комната в доме отражала характер и личность ее владельца. Здесь были собраны его излюбленные книги. Здесь же хранились и воспоминания о его прошлых жизнях. Он собрал великолепную подборку картин, воссоздающих его путь в качестве вампира. Именно эта цепочка позволила ему найти баланс между сущностью и моральными принципами и занять определенное место в этом мире.

- Чем могу вам помочь? – Карлайл догадывался, что я пришел показать Белле картины.

- Я хочу, чтобы Белла кое-что о нас знала, и как раз начал рассказывать твою историю.

- Мы не хотели вам мешать, - добавила она извиняющим тоном.

- Вы и не помешали, - мягко заверил ее отец и искренне улыбнулся. Она ему очень нравилась, и он считал ее самым лучшим выбором для меня. Я уловил, что он очень доволен, как развиваются наши с ней отношения. И особенно, как Белла влияет на меня, заставляя стремиться быть лучше.

- На чем ты остановился? – спросил меня Карлайл.

- На перерождении.

Я положил руки на плечи Беллы и обернул ее вокруг оси. Мне было приятно думать, что ее участившийся пульс вызван моими прикосновениями, а не окружающей обстановкой. Я не ошибся, видимо почувствовав, что сердце выдало волнение от моих касаний, ее щеки слегка зарумянились.

Стена, которая раскинулась перед ней, представляла собой галерею картин разным мастеров и эпох. Я подвел ее к первому фрагменту мозаики жизни отца, и Карлайл встав за нашими спинами, тоже смотрел на это полотно.

- Лондон середины семнадцатого века, - пояснил я.

- Лондон моей юности, - поправил меня отец. Я почувствовал, что по телу Беллы прошла дрожь, и догадался, что она не заметила приближение Карлайла и испугалась, когда его голос прозвучал слишком близко. Я ободряюще пожал ее плечи, отвлекая от случайного испуга. Она должна чувствовать здесь себя в полной безопасности, а не быть в постоянном напряжении, как сжатая пружина.

- Может, сам все расскажешь? – попросил я отца. Он отрицательно покачал головой и я увидел, что ему пора идти, его вызвали на работу. Он перевел взгляд на Беллу и произнес вслух, чтобы пояснить ей свой отказ:

- Я бы с удовольствием, но мне нужно бежать. С утра звонили из клиники, доктор Сноу снова взял больничный, – он поднял взгляд на меня и ухмыльнулся, - Кроме того, эту историю ты знаешь ничуть не хуже меня.

И добавил мысленно:

- А может и лучше... со стороны ведь видится намного больше.

Карлайл улыбнулся Белле на прощание и вышел. Ему не хотелось уходить, а в мыслях он был счастлив за меня, за нас с Беллой.

Карлайл считал ее уже частью нашей семьи, своей дочерью. Но эти радостные мысли омрачил нарисованный им образ Беллы, обращенной в вампира. Этого он не желал ни за что на свете. Я чувствовал, что его раздирают те же самые противоречия, что и меня - желание счастья для сына и счастья для Беллы.

Счастье Беллы я видел вдали от меня, среди людей и достойных ее парней, я тут же подавил укол ревности. А вот мое счастье я видел только с ней, только бы она позволила мне быть рядом, чувствовать ее тепло, ее запах, касаться ее и улавливать, как ее тело реагирует на мои прикосновения, на мою нежность и ласку.

Белла не заметила моей задумчивости после ухода отца и заинтересованно рассматривала полотна.

- Что же случилось потом? – заглянув в глаза, она отвлекла меня от грустных мыслей. - Когда Карлайл понял, что с ним происходит?

Я перевел взгляд на осенний пейзаж, запечатлевший все краски осеннего леса и скалы, в которых отец нашел себе временное пристанище. Эта картина отражала судьбоносное решение Карлайла, именно там, вдали от людей, не желая становиться убийцей, он обрел себя и свое мировоззрение. Он сделал жизненный выбор, которому следует уже несколько веков. Там отец стал тем, кто он есть сейчас.

Но этот выбор дался ему нелегко. Он боролся, боролся изо всех сил сам с собой, сопротивлялся своему естеству, своей сущности, старался не поддаваться низменным инстинктам. Сложно описать ту ненависть, что он испытывал в то время к самому себе. Он был готов на все, даже расстаться с жизнью. Хоть его и воспитывали в страхе перед самоубийством, ведь это один из самых страшных смертных грехов, но ужас перед возможным убийством невиновного, если он не остановит сам себя, перевесила силу боязни греха.