Фурцева - Леонид Млечин

«Опеку Екатерины Алексеевны сейчас можно вспоминать по-разному, — считал певец Муслим Магомаев, — в том числе с улыбкой. Не следует смотреть на политических деятелей тоталитарного прошлого как на каких-то партийных монстров. Они были живые люди, и человеческого в них было немало.

Екатерина Алексеевна Фурцева понимала меня, а если сказать верней, то относилась ко мне по-матерински: она позволяла мне то, что позволяла не каждому. Возможно, у нее были в этом случае свои соображения. Когда бросают камни, „зажимают“ мэтра, это одно: у него есть защита — его имя. А когда начинают покусывать начинающего артиста — это другое: его могут „съесть“ в самом начале творческого пути».

Летом 1964 года Муслиму Магомаеву предстояли гастроли в Париже. Но руководство Азербайджана не хотело, чтобы он ехал. Первый секретарь ЦК компартии Азербайджана Вели Ахундов и секретарь ЦК по идеологии Шихали Курбанов обижались на певца, к которому уже пришла всесоюзная слава:

— Магомаев азербайджанец, а в Азербайджане давно не был.

Решили наказать.

«Подходило время ехать во Францию, — вспоминал Магомаев, — а наш ЦК тормозил решение. Что делать? Пошел к Фурцевой. И вот я сижу в кабинете министра культуры СССР. Уже ночь, а мы все никак не можем соединиться с Вели Юсуповичем Ахундовым. Удалось дозвониться только до Шихали Курбанова. Вдруг слышим:

— Нет, мы не можем разрешить! Мы должны его наказать! Только в двенадцать ночи дозвонились до главы республики. Фурцева возмущенно заговорила:

— Вели Юсупович! Что же вы делаете? Нам Магомаев нужен — он объявлен в Париже красной строкой! Если он не будет представлять Советский Союз, нас не будут приглашать на престижные площадки! У нас же одна страна! — В голосе Фурцевой зазвучал металл.

Это у нее получалось. Ахундов, словно впервые услышав о той проблеме, по поводу которой ему среди ночи звонила министр культуры СССР, вынужден был сказать:

— Екатерина Алексеевна, я разрешаю ему. Пусть едет.

Улетел я в Париж лишь в день концерта. Выступал в „Олимпии“ без репетиции».

Вели Ахундов, врач по профессии, работал в Азербайджане министром здравоохранения, пока при Хрущеве не начался его стремительный взлет. Его сделали в 1958 году секретарем республиканского ЦК, в том же году пересадили в кресло главы правительства, а на следующий год сделали первым секретарем ЦК компартии Азербайджана. Он руководил республикой десять лет.

В другом случае уже сама Фурцева не отпустила Муслима Магомаева в Париж — его приглашали на целый год.

— Она отказала не по своей воле, — оправдывал певец министра. — Тогда было много правительственных концертов и почти всегда меня просили выступить. Так что за границей мне долго оставаться было нельзя.

Фурцевой не нравилось, что Магомаев поет не только классику, но и эстрадные песни, пользовавшиеся фантастической популярностью. Магомаев знал, что ответить:

— Екатерина Алексеевна, это одна сторона медали. Но есть и другая — у меня масса поклонников среди эстрадной публики. Они приходят на мой концерт и невольно слушают классику. Если из них хотя бы человек пятьдесят, пусть даже десять, уйдут заинтересованными классическим репертуаром, откроют для себя то, чего они никогда не слышали, я считаю, что это большая победа для меня… Для всех нас.

Летом 1969 года Фурцева настояла на том, чтобы Магомаев поехал в польский город Сопот на девятый Международный фестиваль эстрадной песни. Магомаев ехать не хотел: зачем ему, уже очень популярному певцу, соревноваться, что-то доказывать? Фурцева настояла. Проблема была в том, что исполнять. Магомаев выбрал песню «Сердце на снегу» композитора Арно Бабаджаняна. Заместитель министра культуры Василий Феодосьевич Кухарский предложил «Время» Аркадия Островского. Сослался на мнение Союза композиторов.

Василий Кухарский в 1967 году сменил Кузнецова на посту первого зама. Кухарский поступил в музыкальное училище в Киеве, перед войной работал лектором в Ленинградской государственной академической капелле. Вернувшись с фронта, поступил в Московскую консерваторию имени П. И. Чайковского, служил в Комитете по делам искусств, Союзе композиторов СССР, был ученым секретарем Комитета по Ленинским премиям в области литературы и искусства при Совете министров СССР, занимался созданием Союза композиторов России. В 1960 году Кухарского взяли в аппарат ЦК — заведовать сектором искусств отдела культуры, а в 1967-м перевели к Фурцевой.

— Если вы хотите, чтобы советская песня получила премию, — ответил Магомаев Кухарскому, — дайте выбрать мне, тому, кому исполнять. Рекомендуемые вами песни я петь не стану. Это у нас в стране такие песни хороши и популярны, а за границей «Время» — семь минут политики — не пройдет. В Сопоте конкурс эстрадной песни. Вы же предлагаете мне вместо песни с танцевальным ритмом песню с державным размахом: «Время счет ведет вековым пером…» Такой песни там не поймут… А песня Бабаджаняна написана в современном ритме, который сразу подхватит публика, начнет подхлопывать…

Разговор не получился. Выйдя от Кухарского, Магомаев поднялся на другой этаж — в приемную министра. Ему разрешили войти.

— Я должен поехать в Сопот, — сказал певец Фурцевой. — Но еще немного — и я откажусь… Если Союз композиторов решает, что певцу петь, то пусть решает и кто это будет петь. На конкурс еду я. Почему кто-то должен навязывать мне песню?

— Кто это придумал? — спросила Фурцева.

— Я только что от Василия Феодосьевича… Фурцева сняла трубку:

— Зайдите ко мне. Вошел Кухарский.

— Что у вас с мальчиком? — поинтересовалась Екатерина Алексеевна.

— Да, собственно, ничего особенного. Разногласия некоторые по поводу конкурсных песен. Наши композиторы постановили…

Фурцева перебила своего заместителя:

— Что значит постановили? Мы просим Муслима поехать, чтобы наконец советский певец что-то завоевал. А ему навязывают, что и как петь. Ему петь — ему и решать.

Фурцева сделала жест рукой:

— Поезжайте и пойте, что хотите…

«Фурцева была высокоинтеллигентный человек, — считал Муслим Магомаев. — Незаурядная личность. После нее на этом посту такой личности уже не было. Был еще Демичев — человек мягкий, тонкий. Но ему не хватало ее мужества. Она была лидер. В гневе была страшна, ее побаивались. Но те, кто хорошо ее знал, ее уважали».

Министерству культуры СССР непосредственно подчинялись только Кремлевский дворец съездов, Большой театр, Малый и МХАТ. Остальными театрами ведали республиканские министерства культуры. Но многие проблемы приходилось решать самой Фурцевой. С одной стороны, только она одна, известный в стране человек, способна была помочь. С другой — лишь Екатерина Алексеевна могла справиться со знаменитыми режиссерами и актерами, у которых были поклонники в высшем эшелоне власти. Фурцева должна была удерживать их в рамках генеральной линии. Но не обижать, не доводить дело до скандала. И заботиться о том, чтобы мастера сцены радовали зрителя (иногда этим зрителем был первый человек в стране) новыми успехами. Иногда это оказывалось для нее невыносимо трудно!