Династия - Синтия Харрод-Иглз

Ричард вел себя сдержаннее обычного. Он проснулся засветло. По суровому выражению его лица было понятно, что должно произойти нечто неприятное. Том сопровождал милорда до Тауэра, но его, как и остальных, конечно, не допустили в комнату, где проходило заседание Совета. Когда они подошли к двери, Том с удивлением обнаружил, что с противоположной стороны к ним направляются вооруженные стражники. Взглянув на лицо своего господина, он понял, что они прибыли по приказу Глостера. «Значит, все случится сегодня», — подумал Том. Остальные участники заседания находились в комнате, и Том взялся уже за ручку двери, когда Ричард жестом остановил его, повернувшись к капитану стражи.

— Вы помните, каковы должны быть ваши действия? — спросил он.

— Да, — ответил капитан уверенно.

— Хорошо, — сказал Ричард, но по лицу герцога было видно, что его состояние нельзя было охарактеризовать этим словом. Напротив, он чувствовал себя глубоко взволнованным и несчастным. Невидящим взглядом он обвел всех своих помощников. Воины, понимавшие, какие чувства обуревают милорда, смотрели на своего господина с состраданием. Наконец он решился, распрямил плечи и шагнул к двери. Его глаза встретились со взглядом Томаса.

— Стой у двери, — обратился он к Тому. — Стой и слушай. Как только услышишь, что я кричу «Измена!», немедленно распахни дверь, чтобы могла войти стража.

— Да, милорд, — ответил Том.

Он не имел права сказать ничего больше того, что сказал. В свой взгляд Том попытался вложить всю силу своей преданности и своего сочувствия. Когда он открыл дверь, на короткий миг перед ним предстала картина в комнате: там, у стола, сидели богато одетые советники, вставшие при появлении милорда. Разговор, который они вели приглушенными голосами, немедленно прекратился, а затем дверь захлопнулась.

Все завершилось через несколько минут. Дверь была очень толстой, и обычная беседа была бы не услышана, но Том приложил ухо к дубовому полотну и тут же до него донесся звук удара, как будто кто-то резко встал и перевернул стул. После этого раздалось главное: «Измена!» Слово это как будто пронзило сердце Тома. Он распахнул дверь и крикнул сам: «Измена!», словно это предали его. Лица сидевших за столом обратились к двери, Гастингс и Стэнли вскочили на ноги с кинжалами в руках наготове. Стул Стэнли был перевернут. Мортон и Ротергем побелели как мел, и было видно, что Мортон страшно разозлен, а Ротергем испуган. Бекингем, сжав кулаки, поднял руки вверх в знак триумфа. Говард смотрел на происходящее с мрачным выражением лица.

Мимо Тома пробежали солдаты, чтобы схватить советников. Том не отрываясь смотрел на милорда.

— Возьмите лорда Стэнли под стражу и сопроводите его к дому, а этих троих — в Тауэр, — тихо отдал приказ капитану Ричард.

— Есть, сэр!

Пленники под охраной стражи покинули комнату. Все завершилось. Но какой ценой? Все время возвращаясь к этому вопросу, Том, как ни старался, не мог стереть из памяти выражение лица Ричарда. Это не было выражение триумфа или негодования — это было выражение бесконечной печали и самого горького разочарования.

В тот же день, но несколько часов спустя в полном составе собрался Совет, чтобы решить судьбу заговорщиков. Гастингса приговорили к смертной казни. Лорд-протектор не встал на его защиту, ибо предательство Гастингса больно отозвалось в его сердце. Трех остальных оставили под стражей. В Нортемптоне были схвачены и арестованы еще три пленника: Риверс, Ваген и Грей. Их приговорили к смертной казни, так как они были в слишком близких отношениях с королевой и представляли угрозу спокойствию в стране.

Гастингса казнили в следующую пятницу, двадцатого июня. В это же время еще одного заговорщика, Мортона, которого считали самым опасным после казненного Гастингса, заточили в Брекнок, один из замков Бекингема. Ротергема посчитали слабым и неопасным, поэтому освободили, а Стэнли оставили под домашним арестом. На том же заседании было решено, что королева не имеет права держать брата короля как политического заложника в Вестминстере, после чего его отправили под надзором епископа Кентерберийского в королевские апартаменты в Тауэре.

Лондон угомонился и стал ждать коронации, которая была отложена. Ждать пришлось недолго. Восемнадцатого июня новый состав Совета собрался вновь. После его окончания видели людей, которые выходили из замка герцога с мрачными лицами. Что-то происходило, но даже Том, как он потом рассказывал Генри и Маргарет, не имел представления, чего все-таки следует ждать.

— Все держится в строжайшей тайне, что бы там ни замышлялось, — говорил он. — Но должно произойти нечто важное и значительное.

— Что это будет? — с любопытством произнесла Маргарет. — Еще один заговор?

— Не думаю, — после недолгих колебаний проговорил Том. — Лорд-протектор не выглядит несчастным или злым. Он просто озабочен. До меня дошли некоторые слухи… — Он сделал паузу, а затем скомкал собственную речь: — О нет, мне лучше ни о чем не говорить. Если это окажется неправдой… неважно. Я скажу, когда буду знать наверняка.

Генри и Маргарет, снедаемые любопытством, вынуждены были удовлетвориться этим.

В воскресенье лорд-протектор поехал послушать проповедь, которую читал Ральф Шаа, брат лорда-мэра Лондона. Милорда сопровождала его жена. С ним в путь отправились и все видные чиновники. Еще до того, как были произнесены первые слова проповеди, Том понял, что им предстоит услышать нечто чрезвычайно важное. Царила атмосфера приглушенного возбуждения, а лорд Бекингем раскраснелся, как ребенок в ожидании праздника Рождества. Он смеялся и веселил разными шутками своего господина, когда бок о бок они ехали каждый на своей лошади: Бекингем на кобылке ореховой масти, а Ричард — на своем великолепном жеребце. Том держался чуть поодаль и видел, как герцог несколько раз поморщился, словно показывая, что сейчас не время для шуток, однако не сделал никаких попыток остановить Бекингема.

Как было заведено традицией, проповедник огласил содержание предстоящей речи, и Том резко вдохнул, когда услышал: «Плохое семя не даст хороших всходов». Значит, слухи подтвердились. Проповедник начал с похвалы отцу Ричарда, который сражался и погиб, защищая дом Йорков, а затем он стал расточать похвалу самому лорду-протектору, рассказывая слушателям о высоких качествах герцога, о его карьере. Он упомянул самые великие его деяния, сказав, что именно такой человек и достоин стать королем.

Наступила пауза. Проповедник перевел дух, чтобы приступить к главной части своей речи. Том бросил взгляд на лицо своего господина, которое было видно в профиль: холодная линия рта, не издававшая ни единого чувства. Леди Анна кусала губы, а ее кожа на худеньком личике так побелела, что казалась прозрачной. Бекингем не скрывал своего приподнятого настроения, а Говард выглядел весьма довольным. Не было никаких сомнений в том, что все они знали заранее, какими будут следующие слова проповедника.