Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918 - Павел Скоропадский

Кроме того, нужно сказать, что он не был подготовлен предыдущей своей жизнью к жизни в деревне и непосредственному хозяйничанью. Тогда сельское хозяйство в России переживало переходную эпоху, и нужно было быть хозяевами, как мои деды, для того, чтобы уразуметь, какие необходимы реформы в хозяйстве, для того, чтобы хоть частично сберегти свое имущество. Отец того не понял. У него были все какие-то широкие планы, требующие траты непосильных сумм, в результате был полный крах всего его состояния.

Лично отец был в полном смысле блестящим человеком, причем внешность его соответствовала его умственным и духовным качествам. Он был очень красив, прекрасный оратор, он всегда увлекал дворян на всех губернских собраниях своими речами. Его любили и в Петербурге, к нему относились с большим уважением, предлагая ему различные высокие посты, от которых он неизменно отказывался. Может быть, предпочитая быть «первым в деревне, нежели вторым в Риме».

Он был женат на Марии Андреевне Миклашевской. От этого брака у него было трое детей: Михаил, родился 5 мая 1871 года, я, Павел, родился 3 мая 1873 года, и Елизавета, родившаяся 9 июня 1879 года. Жизнь между супругами была дружная, по отец в большинстве случаев был не со своей семьей. Постоянные разъезды привели к тому, что мы, дети, мало его видели, и фактически он не много влиял на наше воспитание. Единственно, в чем, может быть, я ему немного обязан, — это в предопределении себя для военной службы. В редкие свои приезды к семье я слышал многое о его прежней военной службе, он с увлечением рассказывал о своей службе в полку, очень увлекательно описывал свои походы на Кавказе, конечно, все это не могло не отразиться на мне, и после каждого его приезда я все более подумывал о том, что когда вырасту, то буду военным.

В Стародубе отец занимал большой каменный дом купца Гусева, старообрядца. Во дворе были казармы, и там помещались какие-то военные команды. Я, конечно, в скором времени познакомился с некоторыми солдатами, с восторгом слушая их рассказы обо всем военном. Моей радости не было конца, когда один из унтер-офицеров на приглашение моей матери начал мне давать уроки гимнастики. Мои родители ввиду должности, занимаемой моим отцом, приглашали к себе все уездное общество, поэтому естественно, что и нас знакомили с детьми нашего возраста, принадлежавшим к тому же обществу. Дети председателя окружного суда Мальте, воинского начальника Маслова, а также окрестных помещиков приезжали к нам, а мы к ним. Странная вещь, что потом за всю жизнь я, кроме графов Гудовичей, никого из этих детских знакомств более не встречал и не слыхал, что со всеми ими стало. В Стародубе собственно началось уже более или менее серьезное обучение мое. До приезда в Стародуб у меня все были учителя дилетанты, вроде васьковецкого батюшки, о кагором говорилось выше, а затем семинарист Николай Павлович Барановский, здесь же нам давали уже серьезные уроки учительница по призванию и с хорошей; подготовкой Анастасия Кирилловна Ольденборгер. Одновременно с этим меня передали из рук англичанки мисс Эмс в руки гувернера, Viconte Reboul de la Rocheblanc. Мисс Эмс осталась при моей недавно родившейся сестре, причем у меня связано с ней воспоминание о довольно странной, по для меня постыдной истории. Я мисс Эмс страшно любил, и вот в один прекрасный день она получает известие от своих родственников, что ее брат очень болен и что поэтому почему-то отец ее требует ее возвращения. В то время не так легко было даже для иностранной подданной добыть выездную из России визу. Начались хлопоты, я, хотя всего мне было лет 8, сообразил, что без визы уехать от нас мисс Эмс не сможет. Созрел один план — так или иначе уничтожить визу, так как отъезд ее для меня, так ее любившего, представлялся совершенно недопустимым. Помню, что был все время хлопот ее об отъезде совершенно болен, исхудал и вечно плакал, все окружающие не знали, что со мной делается, и предполагали свезти меня в Киеве показать какому-нибудь знаменитому доктору. Я все время упорно молчал. Наконец, пришел паспорт с визой. Мисс Эмс начала укладывать свои вещи. Я грустно наблюдал за ее работой. Я уже знал, что паспорт вроде книжечки, по фактически никогда не видел паспорта, поэтому в длинном разговоре с ней так, чтобы не обратить ее внимания и не возбудить подозрения, я добился, чтобы она мне показала паспорт, а затем безустанно следил за тем, куда этот паспорт будет положен. Наконец, накануне дня ее отьезда я заметил, что она положила паспорт в сундук, причем прихлопнула крышу, но сундук не заперла, а затем вышла из комнаты. Я счел этот момент удачным для действия, поднял крышку, захватил паспорт, положил в карман и продолжал спокойно сидеть в комнате. Тут я пережил очень тяжелые минуты, будет ли мисс Эмс снова перекладывать куда-нибудь паспорт или нет. Она вернулась в комнату, долго говорила со мной о посторонних вещах, подошла к сундуку и, не поднимая крышку, заперла сундук. Я был спасен. Посидевши еще несколько в комнате, тихонько вышел и запрятал паспорт в темном коридоре под массивным шкапом. На следующий день встал на рассвете, как тать, выбрался вон из дому, привязал к. паспорту веревку с одного конца, с другого большой камень; спустился к реке Сейму, который протекал около самого Сафоновского дома, и бросил все с размаху в реку, а затем тихонько вернулся домой и лег в кровать. Днем мисс Эмс должна была уехать, все ее провожали у крыльца, вдруг мать моя ее спросила: «Где ваш паспорт», — «В сундуке». — «Держите его лучше при себе». Открывают тут же стоящий сундук. Нет паспорта. Без паспорта ехать нельзя. Расследование. Я в слезах сознался во всем. Из-за этого мисс Эмс еще три года осталась в нашем доме, так как через несколько дней пришло письмо, что брат ее поправляется и что отец в ней не нуждается. Через три года уже я спокойнее вынес разлуку с ней, так как надо мной уже властвовал Reboul.

Его стоит вспомнить. Мне было 7 лет, когда он появился в нашем доме. Подробностей его приглашения к нам не знаю. Кажется, что с ним договорился мой дед Андрей Михайлович в бытность свою в Париже. Его появление в доме, произошло при довольно курьезных обстоятельствах. В Тростянце как-то летом приходит к дому крестьянина и заявляет, что привез со станции не то сумасшедшего, не то немца и что он сидит на возу у него, который он остановил у ограды парка. Кто-то отправился посмотреть на сумасшедшего и к удивлению застал там элегантного господина, который, очевидно, был вне себя, выкрикивал какие-то отдельные слова, французские ругательные слова, и, видимо, совсем потерял всякое самообладание. После долгих распросов выяснилось, что он Reboul, ездит уже два дня по разным местам и что он не знает, что ему делать, так как фамилию забыл, чьих детей он должен воспитывать, что он ни слова не говорит en cclte sacrec langue, qu'on nommc le russc[83] и что он хочет вернуться в Париж, но что у него нет достаточно для этого денег. Его успокоили, объяснив, что он приехал к месту назначения, и объяснили, что он сам виноват, что не знает фамилии, к кому он был приглашен.