Поле Куликово - Владимир Возовиков

По всему левому берегу Красивой Мечи пылали огромные костры, возле них суетились люди, среди которых было множество полонянинов, получивших свободу, пастухи гнали крикливые стада овец, и всюду звенели протяжные русские песни. Из-за Красивой Мечи вброд переправлялись усталые отряды русских воинов, сопровождая захваченные в погоне кибитки, гоня новые стада и табуны. Остатки Орды рассеялись по степи, гнаться за ними дальше было бессмысленно. Скоро собраться вновь войско Мамая не могло. И все же вокруг лагеря на всех холмах уже стояли конные дозоры. За спиной Хасана воины оживленно вспоминали, кто как бился, и жесточайшая битва в их устах сейчас казалась веселой потехой.

- Ей-бо, прет он на меня, саблюка што дышло, а рожа - шире плеч, ну, как в этакую-то не угадать - дал ему раза, а он тож - ка-ак даст…

- Врешь, Кирька, - осаживал говоруна насмешливый голос. - Татарчонок-то те с мизинец попался, и конишка у нево хромой, подшибленный…

- Эка, подшибленный! Прыснул в степь - аж пламя с-под копыт, да от мово буланки рази удерешь! Это тебе кривой татарин выпал, ору - бей, мол, справа, он лишь другу сторону видит, дак нет…

- Эт што! Вон Никита саблю потерял, а на него огромадный идолище напер, усищи - до плеч, епанча гривастыми змеями расшита, ну, думаю, каюк мужику. Дак наш Никита со страху-то кэ-эк харкнет ему в рыло - и глазищи, и нос, и усы залепил, тот взвыл да наутек…

Хохотали, потешаясь друг над другом, озорно и беззлобно. Им еще плакать, когда вернутся на поле, где лежат посеченные братья, но сейчас вдали от кровавой земли, кровавых ручьев и рек, после страшной опасности и жесточайшего напряжения битвы, они отдыхали радостью победы и веселым разговором.

- Боярин Олекса, - позвал Хасан. - Видишь там, вдали на берегу, шелковые юрты. То - юрты ханских мурз. У иных целые гаремы были с собой. Поди, многие остались.

- Да ну! - Олекса сбил на затылок шлем. - Сроду гаремов не видывал.

- Ступай туда со своими, посмотришь. Там вы найдете угощение и утеху - твои воины заслужили это. Заодно пригляди, чтоб не разграбили курень. Там много драгоценностей, а стража туда пока не послана.

- Как же ты-то, князь? - задача боярину явно пришлась по сердцу, но, видно, неловко было ему перед Хасаном.

- Подожду воеводу здесь. Мне хватит десятка воинов.

Боброк появился на холме после заката с малой стражей. Молча осмотрел убранство шатра, кивнул на золотой трон, усмехнулся:

- На это купим новые мечи, взамен поломанных на Куликовом поле. Еще много мечей нам потребуется: Мамай-то ушел.

Хасан кивнул.

- Повозки, я вижу, тут есть. Найдете тягловых лошадей, и к рассвету все добро погрузить. Караул держать бессонный, на холм никого не пускать. Выступаем утром. Где мой сотский Олекса? - спросил, спохватись.

Хасан коротко объяснил. Боброк пристально глянул, покачал головой.

- А ты добряк, оказывается, князь. Не ждал от тебя. Ну-ка, оставь за себя десятского да проводи меня в те евины сады. Вот я утешу Олексу доброй палкой.

- Виноват я, государь.

- Ты за свою вину ответишь, а мой сотник - за свою, коли непотребство какое допустит. Ты-то не пошел небось утешаться в ордынские гаремы.

- Я нашел мою невесту, государь. Хочу показать ее тебе.

- Вот за это я рад. Кто она?

- Княжна Наиля.

Боброк остро глянул на молодого князя, задумался о чем-то, погладил жесткие усы.

- Княжна Наиля… Все правильно, князь Хасан. Женись поскорее, тебе нужна хозяйка в уделе. А я в посаженые отцы попрошусь к тебе на свадьбу.

Хасан низко поклонился.

- Однако невесту после покажешь, веди…

Дорогу им указывали жаркие костры, полыхавшие в курене мурзачьих жен. Еще были светлые сумерки, и стражники, выставленные Олексой, узнали Боброка и Хасана, беспрепятственно пропустили в кольцо юрт.

- Хоть одно дело сделал, - проворчал воевода, прислушиваясь к возне, смеху, женским взвизгам и гудению мужских голосов во многих шатрах. В середине свободного круга пылал большой огонь, дымились котлы с вареным мясом, и несколько воинов в одних рубашках (мечи, копья, брони и шлемы лежали рядом одной грудой), с разгоряченными лицами, обнимая женщин, тянули удалую походную песню. Перед ними лежали похудевшие бурдюки со сладким крымским вином и крепкой татарской аракой, на серебряных блюдах - груды мяса, сладостей и орехов, искры от костра сыпались на дорогие ковры, разостланные шелка и бархат. Два смуглых человечка с бабьими лицами суетились около пирующих, наливая вино в широкие круглые чаши, хотя головы воинов и без того клонились на плечи подружек. Девушки были русские и подпевали воинам по-русски, Боброк удивленно остановился.

- Эй, братья, к нам! - крикнул, завидя новеньких, рослый кудрявый десятский. - Хотите, выберите себе ладушек вон в тех шатрах, кроме синего - то особый цветник, для воеводы, Олекса велел не трогать… А мы наших нашли. Вчера - рабыни, ныне княгини. Этих не обижать!

Боброк подошел ближе, резко спросил:

- Где сотский Олекса?

Воины разом подняли тяжелые головы. Свет костра блеснул на тусклом от пыли золоте княжеских доспехов, десятский снял руку с плеча девушки, встал во весь могучий рост, поклонился, качнувшись, но устоял. Другие тоже вскочили, довольно резво.

- Олекса Дмитрич вон в том большом шатре, - десятский указал пеструю юрту, перед которой горел небольшой костер. - Выпей с нами, государь. За победу нашу, Дмитрий Михалыч! Марьюшка, милка моя, налей золотой кубок нашему великому воеводе да погляди, пока он перед тобой, - ведь это же сам Боброк-Волынский!

К удивлению Хасана, Боброк принял большой кубок, чеканенный золотом, из рук миловидной, пугливо улыбающейся девушки, отпил глоток и вернул:

- Благодарствую, душа моя. Со свободой вас, красавицы. Вы, дружинники, сядьте и отдыхайте, коли ваш черед отдыхать. А выпили вы изрядно - будет! И оружие снимать я еще не велел вам.

Воины, трезвея на глазах, потянулись к мечам и броням. Боброк направился к большой юрте, не задерживаясь у костра, где кашеварили женщины под присмотром вооруженного отрока, откинул полог, и Хасан вслед за ним вступил в юрту. Множество свечей озаряло переливчатым светом ее просторные своды, обшитые изнутри шелками и атласом. Пол устилали толстые узорчатые ковры. Посередине, на горке пуховых подушек возлежал красавец Олекса. Он был в тонкой льняной сорочке, вышитой красными петухами, в алых суконных шароварах, заправленных в потертые сафьяновые, огромного размера сапоги с серебряными шпорами. В лице - легкая бледнота усталости, глаза сладко затуманены. На коленях Олексы устроились две молоденькие полуобнаженные женщины, третью он лениво тискал за обнаженную пышную грудь левой рукой, в правой держал высокий серебряный кубок. Женщина, посмеиваясь, перебирала его черную курчавую бородку, брала с блюда сладости и пыталась кормить из рук, но Олекса отрицательно мотал головой и поминутно прикладывался к кубку с вином.

Боброк, щурясь от света, остановился в ногах новоявленного Селадона, тот поднял глаза, рука с кубком дрогнула, вино плеснуло на подушку, другая рука его прикрыла голые груди полонянки, словно хотела скрыть грех от воеводиных глаз. Миг и другой Олекса завороженно смотрел в лицо князя, тряхнул курчавой головой, словно отгоняя наваждение, и вдруг оперся локтями, легко встал, держа кубок. Женщины отпрянули в углы.

- Княже!..

- Чего изволите, ваше султанское величество? - шрам на щеке воеводы побагровел, как свежая рана, синева глаз стала стальной, плеть в руке подрагивала.

Олекса моргнул, снова тряхнул кудрями и вдруг единым духом осушил огромный кубок, трахнул им о ковер, отвердел взглядом.

- Ух!.. Теперь казни, княже, коли заслужил!

Рука Боброка расслабилась, он крякнул и рассмеялся.

- Счастье твое - отчаянный ты, Олекса. И другое счастье - я, а не князь Владимир застал тебя в сем непотребном виде.

- Победа же, государь!

- Я што тебе велел?

- Все взять и ничего не трогать.

- А ты?

- Дак это… - Олекса потупился. - От них не убыло. Им же для удовольствия. Што они знали-то со старым мурзой?.. Вон там, в синем шатре, - девицы прямо цветики. Ихний казначей, старый мерин, самых молоденьких да красивых покупал. А на што? Говорят, приедет, заставит раздеться догола - танцуйте ему! Сам же присядет на корточки посередь юрты, высматривает да языком цокает. Вот ведь какой вражина, а?

Боброк с Хасаном расхохотались.

- Я их трогать не велел, девицы ж! Там и наши две были - тех отпустил, а полонянок тебе дарю, государь.

- Ты, однако, добиваешься плети, Олекса, - Боброк нахмурился. - Баб - в отдельные юрты, вино - вылить до капли. Стражу - усилить. Сейчас же пришлю дьяка - переписать все добро и полонянок. Сей курень объявляю общей добычей войска, как и Мамаев. К утру чтоб все было на колесах и во вьюках.

- Слушаю, государь.

- Проверю. Найду хоть одного из твоих в непотребном виде, сотским тебе не бывать.