Шрам - Чайна Мьевиль

Люди давно забыли, что «Кастор» не находится на вечной стоянке. Он был связан с соседними судами с помощью мостков, цепи, канаты удерживали его на месте, а буфера не давали разбиться о соседей. Все они были сняты.

Под знойным солнцем охотники взмахнули своими мачете и вырвали себя из плоти Армады. Они оказались наконец в свободной воде — инородное тело в ткани города. Между «Кастором» и открытым морем был расчищен проход. Отсоединялись мостки, отвязывались швартовы на пути, который мимо барка «Черная метка» вел в Шаддлер, потом — вдоль борта клипера «Заботы Дариоха» с его дешевыми домами и шумной промышленностью. Дальше вдоль длинной надводной части субмарины «Нежно», внутри которой расположился театр, и между древним торговым суденышком и большим кораблем—колесницей (крепежные штыри под вожжи в борту были переоборудованы в держатели для цветных прожекторов) направились к правому борту. Дальше было небольшое открытое пространство, а за ним — шаддлеровский Сад скульптур на «Таладине», стоявшем на внешней границе Армады.

Дальше начиналось море.

На судах по сторонам прохода толпились люди: они перегибались через борта и выкрикивали слова прощания в адрес «Кастора». Стражники и шаддлеровские охранники не допускали никакого другого движения в новом канале. Море было спокойным, аванк двигался с неизменной скоростью.

Когда первые из городских часов начали бить полдень, на «Касторе», под восторженные крики собравшихся, заработали двигатели. Когда судно длиной чуть более ста футов с нелепо высоким мостиком начало отчаливать, последовал новый взрыв восторга.

После прохода судна мостки, канаты, цепи, балки сразу же устанавливались на свои места. «Кастор», словно нож, оставлял в теле города рану, которая тут же затягивалась.

Во многих местах канал был лишь чуть—чуть шире самого «Кастора», и корабль, проходя, ударялся о суда по сторонам коридора, но резина и канаты на его бортах смягчали удары. Он неторопливо двигался к открытому морю. Рядом кричали и махали руками люди, радуясь так, словно они освободили охотников после долгих лет заточения.

Наконец «Кастор» миновал «Таладин» и, выйдя в океан, направился тем же курсом, что и аванк, но быстрее, чтобы оторваться от города. В открытой воде «Кастор» стал наращивать скорость. Он обогнул носовую часть Армады, а потом повернул на юг, и город, влекомый аванком в прежнем направлении, поплыл мимо корабля. Армада двигалась; мимо «Кастора» прошел Зубец часовой башни, потом вход в гавань Базилио, заполненную свободными судами. Потом мимо проплыл Джхур; снова стали слышны двигатели «Кастора», который начал лавировать между свободных кораблей, окружавших город. Пробираясь между ними, «Кастор» сбрасывал с себя защитные буфера — резину и просмоленную материю. Немного погодя он исчез за южным горизонтом.

Многие наблюдали за «Кастором» из Сада скульптур, пока корабль не скрылся из виду, обогнув Армаду. Среди смотревших были Шекель и Анжевина, которые стояли, взявшись за руки.

— Они сделали свое дело, — сказала Анжевина. Она все еще была потрясена оставшись без работы, но сожаления в ее голосе почти не слышалось. — Они закончили то, для чего находились здесь. Зачем же им было оставаться?

— Знаешь, что он мне сказал? — нетерпеливо продолжала она, и Шекель понял, что эта мысль мучает ее. — Он сказал, что, может, они и остались бы подольше, но не хотят идти туда, куда идут Любовники.

Флорин следил за движением «Кастора» снизу.

Его не беспокоило ни то, что город направляется на север, ни то, что он не знает, куда Армада держит путь. Его радовало, что вызов аванка — не конец проекта Саргановых вод. Ему было трудно понять тех, кто видел в этом своего рода предательство, кто злился, пугаясь собственного неведения.

«Неужели вы не понимаете, что это замечательно? — хотелось Флорину сказать им всем. — Дело не кончилось! Еще осталась работа! У Любовников есть кое—что про запас. Мы можем еще постараться. На карту теперь поставлены вещи покрупнее. Мы еще поработаем!»

Он все больше времени проводил под водой, и если и поднимался наверх, то предпочитал оставаться один, а иногда с Шекелем, который становился все более молчаливым.

Флорин сблизился с Хедригаллом. По иронии судьбы Хедригаллу не нравились выбранный Любовниками путь на север и их молчание. Но Флорин знал, что Хедригалл предан Саргановым водам не меньше чем сам Флорин, и в беспокойстве какта нет никакой корысти. Хедригалл был умным и осторожным критиком, который не издевался над слепой преданностью Флорина или его нежеланием думать, он понимал веру и преданность Флорина Любовникам и серьезно относился к доводам в их защиту.

— Знаешь, Флорин, ведь они мои хозяева, — сказал он. — И ты знаешь, что я не питаю особо теплых чувств к моему так называемому дому. Мне на этот самый Дрир, мать его, Самхер насрать. Но… это уж слишком, Флорин, дружище. Я говорю об их молчании. Все ведь и так было неплохо. Нам вовсе не нужно было всем этим заниматься. Они должны были объяснить нам, что происходит. Без этого они теряют наше доверие, теряют свою легитимность. И боги нас раздери, ведь они от этого зависят. Их только двое, а сколько нас — один Крум знает. Это все плохо для Саргановых вод.

Такие разговоры выбивали Флорина из колеи.

Лучше всего он чувствовал себя в воде. Подводная жизнь квартала не изменилась — тучи рыб, Сукин Джон, водолазы на конце тросов, облаченные в кожу и металл, стремительные рыболюди Баска, креи, тени подлодок, напоминающие кургузых китов под городом. Погружные опоры «Сорго» — торчащие из платформы балки—ноги. Сам Флорин Сак, который перемещается между участками работ, инструктирует своих коллег, дает им советы, принимает и отдает распоряжения.

Но ничто уже не было таким, как прежде, — все круто изменилось, потому что по границам всей этой рутинной активности, обрамляя массу килей и днищ наподобие концов пентаграммы, свисали пять огромных цепей, которые уходили вниз и вперед, через несколько миль кончаясь уздой на теле аванка.

Теперь Флорину приходилось труднее, чем прежде. Он должен был постоянно плыть, чтобы не отстать от Армады. Нередко приходилось цепляться за выступы, за поросшие ракушечником деревянные балки, чтобы двигаться вместе с городом. К концу дня, выбравшись на поверхность и придя домой, он валился с ног от усталости.

Мысли о Нью—Кробюзоне все чаще и чаще не давали ему покоя. Он спрашивал себя, дошло ли до адресата доставленное им послание. Он надеялся, что дошло, очень надеялся. Он не хотел и думать о том, что его прежний дом разрушен войной.