Жизнь Людовика XIV - Александр Дюма

Однако, в целом, в королевстве все было спокойно, и ничто не мешало любви и удовольствиям Луи XIV. Все празднества давались в честь де Лавальер, которая оставалась любовницей короля, а обе королевы служили лишь предлогом. Луи XIV, организуя бесконечные праздники, преследовал две цели: кроме прославления своей богини, он увеличивал королевскую власть и ослаблял дворянство. В самом деле, для поддержания роскошной жизни большая часть дворян или проживала свои родовые имения, или, не имея такового, входила в долги, а разорившись, все попадали в совершенную зависимость от короля. С другой стороны, по множеству иностранцев, съезжавшихся в Париж на праздники, казна получала суммы, вдвое больше тех, которые издерживала. Таким образом, праздники приносили государству выгоду, а Луи XIV мало-помалу становился божеством, лучезарным светилом Европы.

Не рассказывая подробно об этих празднествах, скажем, между прочим, что именно тогда на Королевской площади была устроена знаменитая карусель, которая описывается во всех исторических записках того времени, и другая, по которой сегодня называется то место, где она находилась. Де Лавальер имела только одну наперсницу, м-ль Монтале, отношения с которой завязались еще в Блуа. Эта особа была одной из тех, что созданы для интриги, поэтому Монтале сделалась средоточием трех любовных связей: короля с де Лавальер, герцогини Генриетты с графом де Гишем и м-ль Тонней-Шарант с маркизом Мармутье.

Первая ссора короля со своей возлюбленной произошла из-за Монтале. Луи XIV нечаянно открыл в ней страсть к интригам; он узнал, что ей известно о первой любви де Лавальер к де Бражелону; он также имел подозрение, что чувство, возбужденное некогда этим молодым человеком в сердце Луизы, не совсем угасло, и, полагая, что Монтале напоминает ей об этом, запретил дружбу между девушками. Однако де Лавальер только днем перестала поддерживать отношения с подругой, но как только король, который всегда ночевал у королевы, уходил от де Лавальер, к ней тотчас являлась Монтале и они вместе проводили часть ночи, а иногда Монтале уходила уже на рассвете. Об этом узнала ее высочество; ей было известно также и запрещение короля, а следовательно, можно было говорить о неповиновении де Лавальер. Ее высочество не питала чувства благодарности к той, которая отняла благосклонность короля, хотя сама подтолкнула ее к этому, и однажды, смеясь, предложила Луи поинтересоваться у де Лавальер, кто беседует с ней после того, как король уходит.

Луи XIV был горд и в любви как неограниченный монарх, ревность его происходила не из сердца, а из оскорбленного самолюбия. Увидевшись с Луизой, он неожиданно задал вопрос, внушенный ненавистью. Де Лавальер растерялась и не ответила ничего, тогда король разразился в первый раз страшным гневом и ушел в бешенстве, оставив ослушницу в безмерном отчаянии. Бедняжке оставалась только последняя надежда: в самом начале любви, после одного из тех облачков неудовольствия, которое скользит иногда по почти чистому небу, любовники поклялись друг другу, что всякая их ссора должна непременно кончаться до наступления ночи и уже несколько раз случалось, что после какой-нибудь размолвки Луи XIV приходил вечером для примирения, и Луиза мирилась с ним в великой радости. Поэтому она надеялась, что и на этот раз король вернется к ней, но ожидания были тщетны — прошел вечер, ночь, настал день, а от возлюбленного не было никаких известий. Луиза сочла себя погибшей, потеряла рассудок, бросилась в карету и велела везти себя в кармелитский монастырь в Шайо.

Король узнал, что де Лавальер скрылась, но никто не знал, куда. Луи отправился в Тюильри и спросил об этом королеву, но та, понятно, могла лишь радоваться событию. Монтале сказала королю, что видела утром де Лавальер бежавшей по коридору с сумасшедшим видом, и она крикнула: «Я погибла, Монтале! Погибла из-за вас!» Наконец королю сказали, в какой монастырь бежала в горести его Луиза, и он, в сопровождении одного пажа, пустился верхом отыскивать беглянку. Поскольку ее еще не приняли, Луи нашел ее во внешней приемной зале, распростертой на полу лицом вниз и почти без чувств. Любовники были одни, и в длинном объяснении де Лавальер призналась королю в отношениях с Монтале, рассказала о сношениях последней с ее высочеством и м-ль Тонней-Шарант. Возлюбленный простил девушку, но король не мог забыть о неповиновении. По возвращении в Тюильри король узнал о словах его высочества: «Я очень рад, что эта плутовка Лавальер сама ушла от принцессы, и после такого позора она ее к себе более не примет!» Тогда Луи прошел в кабинет ее высочества, велел вызвать ее и предложил взять де Лавальер обратно. Принцесса, по понятным причинам ненавидевшая Луизу, представила затруднения, которые основывались на плохом поведении покровительствуемой. Король нахмурился и рассказал невестке о ее собственной связи с графом де Гишем; испуганная герцогиня Орлеанская обещала исполнить все, что пожелает его величество. Король нашел де Лавальер, сам привел ее к принцессе и сказал:

— Любезная сестрица! Прошу вас впредь смотреть на эту особу, как на самую для меня дорогую на свете.

— Будьте спокойны, любезный братец, — отвечала принцесса со злой улыбкой, которая безобразит порой самую хорошенькую женщину, — впредь я буду обходиться с ней как с вашей девкой!

Король сделал вид, что не расслышал, и Луиза, не смея даже заплакать при таком жестоком ответе, вернулась в свою комнату.

Между тем, мысль, родившаяся в голове Луи XIV при посещении замка Фуке, построить дворец и развести сад, превосходящие замок Ле-Во, начинала приносить плоды. Король долго не знал, который из своих замков превратить в новый дворец, и, наконец, остановил свой выбор на Версале. Уже при жизни его отца, Луи XIII, почти развалились старинные постройки, но сохранилась ветряная мельница, и когда этот печальный и задумчивый монарх задерживался на охоте, то, как говорит Сен-Симон, он ночевал в хижине извозчика или на мельнице. Наконец, королю, проводившему дни в печали, надоело печалиться и ночью он велел выстроить павильон, который, однако, был так мал, что свита его, ночевавшая прежде на открытом воздухе, отдыхала теперь на мельнице. В 1627 году Луи XIII решил преобразовать этот притон в жилище и купил здесь землю. Архитектор Лемерсье построил замок, которым, по словам Бассомпьера, ни один дворянин не стал бы хвастаться, и который Сен-Симон называет карточным домиком.

Однако Луи XIII был не так разборчив, как Бассомпьер или Сен-Симон, он восхищался своим маленьким замком и провел в нем зиму 1632 года, масленицу и всю осень 1633 го. Однажды вечером, обходя имение, которое считал единственным, ему собственно принадлежащим, король в минуту восторга обратился к герцогу Граммону:

— Маршал! Помните ли вы ветряную мельницу, которая там стояла?

— Да, ваше величество, — ответил маршал, — мельницы теперь нет, но ветер там еще случается. — Король в ответ улыбнулся.

После рождения Луи XIV Луи XIII вернулся в Версаль и в память великого события прикупил еще земли, перенес стену и назвал место «Рощей дофина». Здесь ныне находится крестовая Северная роща, называемая Марронье.

В конце 1662 года Луи XIV окончательно решил сделать из Версаля королевскую резиденцию, до этого лишь некоторые перемены в садах были сделаны Ленотром. Король призвал Мансара и Лебрена, поручив им составление планов и проектов, а в 1664 году взялся за дело решительно. 7 мая 1664 года в версальских садах состоялся праздник, вроде того, что три года назад давал королю несчастный Фуке. Герцог Сент-Эньян был распорядителем, а «Неистовый Орландо» должен был вознаградить издержки благодаря изобретательности итальянского декоратора Виграни. Версальские сады превратились в сады Альцины, и увеселения, следовавшие одно за другим, составили продолжавшуюся три дня поэму под названием «Удовольствия очарованного острова».

На третий день в чертогах Альцины была представлена «Элидская принцесса» Мольера. В этой пьесе Мольер изобразил короля и его фаворитку, а также себя; поскольку он в это время сделался придворным, то захотел высказаться устами театральной маски. Играя роль шута, он говорил о себе:

По роли дурака его, пожалуй, знают,

Он вовсе не таков, хоть кажется таким.

Пусть глупого на сцене он играет,

Но он умней смеющихся над ним.

В следующий понедельник Мольер разыграл в Версале, в присутствии короля и всего двора, три первых акта «Тартюфа». Король похвалил автора, но запретил показывать пьесу публике, поскольку, как он сказал, бывает трудно отличить истинно набожных от лицемеров. Бедный Мольер сделался придворным, наряжался шутом, чтобы проложить дорогу своему «Тартюфу», но комедия, которую он сам считал образцовым своим произведением, одним словом короля была осуждена на забвение.

После праздника Луи XIV призвал Мансара для обсуждения построек в Версале. Архитектор предложил сломать маленький замок Луи XIII, примитивность которого, конечно, обезобразила бы роскошь нового здания, но сын благоговел перед жилищем, в котором его отец проводил счастливые минуты, и поэтому приказал встроить «карточный домик» в мраморные чертоги, хотя бы это и повредило общему решению.