Рассказы - Адам Нэвилл

что все делает быстро. Потом стоял в дверном проеме, улыбаясь, с пузом, выпиравшим из халата большим блестящим мешком, а я ткнул в этот пузырь с кишками пару острых ножниц, действуя рукой по-настоящему быстро. У него не было даже возможности закрыться своими волосатыми ручищами: я глубоко врезался во всякие его трубочки с требухой.

Нам в "Движении" нельзя простофиль иметь. Это всякому известно. Позже я выяснил, что ему позволили прийти только потому, что женщина из "Группы перелетных птиц", та, что всегда дома ходила в дождевике с поднятым капюшоном, положила глаз на Ричи и верила, что ей с ним выпал шанс. Всего неделя отделяла и ее от перехода в мир иной, но, по-моему, я уберег ее от нескольких десятилетий скорби. Позже она за разделку Ричи даже прислала мне пакетик печенья и открытку, предназначенную девятилетнему мальчику — с гоночной машиной на лицевой стороне.

Так вот, прямо по длине прихожей квартиры Ричи я прошелся по нему, как швейная машинка, заставив его блеять. Руки мои были в резиновых перчатках для мытья посуды, потому как я понимал, что руки будут скользить на пластиковых ручках ножниц. Воткнул и вытащил, воткнул и вытащил, воткнул и вытащил! А когда он замер и стал сползать по стене прихожей, прежде чем завалиться в свою скромную гостиную, я сбоку всадил ножницы глубоко ему в шею, а потом закрыл дверь, пока толстяк не перестал кашлять и давиться свистящей одышкой.

Тяжелый, вонючий мерзавец, поросший по спине, как козел, жесткими черными волосами, с широким, податливым, мясистым лицом, что когда-то насмехалось и ухмылялось, но я разделал его, чтобы вынести из квартиры по частям. Невероятно, но, когда я соединил его тушу в ванной, он ожил на мгновение, чем перепугал меня до полусмерти. Впрочем, ненадолго его хватило, и я закончил все секаторами, которые были хороши для мяса. Я нашел их на кухне под раковиной.

Три ходки я сделал: одну в старый зоопарк, который должны были закрыть много лет назад, где бросил куски в заросший вольер казуаров (там находились три птицы), одну ходку — туда, где морские чайки устраивали драки возле сливной трубы, и еще одну к домику "Морских скаутов" — с головой, которую похоронил рядом с военным мемориалом так, чтобы Ричи всегда мог посмотреть на место, где закрутил бал.

Добравшись домой, я запер Луи на чердаке, поснимал все дымоуказатели и, открыв окна, сжег в кухонной раковине всю ее одежду, кроме лучшей пары колготок на выход. Прошелся по дому, собирая все ее вещи, и то, что не выбросил в мусорные баки, пустил на милостыню.

Прежде чем оставить Луи, рычавшую, как дикая кошка, на чердаке среди наших старых рождественских украшений, я сказал ей, что, возможно, увижу ее в нашем новом доме, когда найду его. Я спустился по лестнице, надел ее дамские часики на руку и прислушался к их быстрому тиканью: бились, как сердце, готовое разорваться. Внутри горки маленькие черные воины ударили своими деревянными ручками в кожаные барабаны.

Луи все еще царапала ногтями фанерный люк чердака, когда я вышел из дома только с одним чемоданом.

Перевод: Владимир Мисюченко

Евмениды [благожелательные дамы]

Adam Nevill, «Eumenides (the Benevolent Ladies)», 2017

Единственное, что в первый день на новой работе, в логистической конторе центра "Агри-Тех", понравилось Джейсону, была Электра и ее длинные ноги. В следующие два месяца его восхищение превратилось в одержимость, от которой он страдал по будням с утра и до конца рабочего дня.

Всякий раз, глядя вслед Электре, уходившей от его стола, Джейсон впадал в гипнотический транс. Всякий раз, как его неуправляемое внимание сосредотачивалось на ее ногах, казалось, что она только это и делает, вечно движется от него, дразня, и в этом было больше мучения, чем приятного.

Электра была единственным лучом света во мраке его жизни, единственным развлечением в рабочее время, которое он приветствовал. Работа в центре уничтожала последние следы его индивидуальности, она, казалось, должна была рассеять надежды на что-то лучшее в жизни, но он втайне трепетал в предвкушении очередного рабочего дня, сулившего верную встречу с нею, надушенной, со вкусом накрашенной, тихой, практически немой, двигавшейся с шуршанием шелка среди письменных столов и серых металлических стеллажей; с сиреной на высоких каблуках, порождавших свою странную музыку стуком по бетонному полу проходов или большим гудронированным пространствам, предназначенным для машин, под вечно серым небом.

Весь рабочий день Джейсона проходил в огромном, но малолюдном "логистическом центре", через который проходили двигатели и запчасти для сельскохозяйственных машин. Здесь же располагался скромный кабинет Джейсона. Саллет-на-Тренте, город, приютивший "Агри-Тех", находился на севере центральных районов Англии, не совсем в "Черной стране"[20], не совсем в Стаффордшире, но отчасти и там, и там, но, как считалось, ни к тому, ни к другому не относился. Саллет-на-Тренте, или Салли, не имел ни географического, ни культурного, ни политического значения. Он не мог похвастаться общественной жизнью или достопримечательностями, привлекавшими туристов. Город с примыкающей к нему местностью были своего рода антиматерией и застряли у пересечения новых скоростных магистралей, по которым люди проносились мимо.

Пять лет назад Джейсон окончил университет и мечтал стать журналистом в Лондоне, но попал в другое мертвое место сразу за трассой М25, которое могло бы находиться в Бакингемшире. Оттуда он переехал в Саллет-на-Тренте и в первую же неделю после переезда понял, что здесь еще хуже. Ему казалось, жизнь должна бессмысленно пройти среди дорог с двусторонним движением, металлических заборов, жутковато-тихих промышленных зон, белых фургонов, новых домов, выстроенных на железнодорожных насыпях и похожих на склады розничных торговых центров размером с футбольное поле, торгующих товарами для домашних животных, холодильниками, стиральными машинами, электрическими и газовыми плитами и так далее.

Джейсон обнаружил, что жизнь в таких городах, как Саллет-на-Тренте, представляет собой полную противоположность той, которая могла бы привлекать, вовлекать или воодушевлять человека. Такие города предлагали своим обитателям существование, а не возможность достичь чего-либо существенного, и вследствие этого оставались безжизненными. Джейсон также обнаружил, что рабочие места создавались и занимались в них обычно людьми, лишенными воображения.

В Салли на Джейсона навалились апатия и вялость, обычные для таких мест. Временами ему хотелось закричать, истерически расхохотаться, сломать, что попадется под руку. Чем дольше он жил в Салли, тем сильнее напоминал себе наряженную в дешевый костюм обезьяну, заключенную в клетку или в тесное и замусоренное пространство с бетонными полами и стенами; забытого примата, изолированного от себе подобных, без конца шлепающего себя по лицу широкой