Рассказы - Адам Нэвилл

от места, где Луи совершила убийства двух прелестных девушек. И на новом месте начал надеяться, что она больше не вернется ко мне никогда. Напрасное и бесполезное дело желать такого, я знаю, потому как, прежде чем исчезнуть с побережья, Луи, глядя мне прямо в глаза, медленно и дразняще заводила свои золотые часики, так что мои надежды на разлуку станут самообманом и ничем больше. Единственно возможный разрыв между мной и Луи, как представляется, выглядел бы так: моя глотка склонена над обыкновенной раковиной в доме с террасами, а она деловито отыскивает портновские ножницы, пока я мастурбирую. Так она избавилась от последних двоих: какого-то художника в Сохо в шестидесятых и хирурга, с которым жила много лет. Либо быстрый развод с помощью ножниц над винтажным фарфором, либо в один воскресный день меня могли бы зарезать публично в лавке для старья. Ни один из вариантов не был мне особо по нраву.

В новом городке есть след "Движения". Члены его засели в двух враждующих организациях: "Обществе перелетных птиц", которое встречается над лавкой легальных наркотиков, открытой только по средам, и в "Группе по изучению М. Л. Хаззард", которая проводит встречи в старой методистской церкви. Никто, будучи в здравом уме, не пожелал бы связываться ни с одной из групп, и подозреваю, их будут сотрясать расколы, пока они совсем не исчезнут. Впрочем, проходит несколько свадеб, и в городке уже значатся пропавшими слишком много молодых людей. Но надеюсь, что близость других к вере Луи успокоила или отвлекла бы ее.

В конце концов Луи пришла в свободную спальню нового дома — голая, если не считать золотых часиков, лысая и пощипывающая свои тонкие ручонки. Мне немало часов понадобилось, чтобы с помощью горячей ванны и множества чашек водянистого чая привести ее в себя и сделать так, чтобы тиканье в доме замедлилось и притихло, а от кожистых змей с собачьими мордами остались одни лишь грязные пятна на ковре. Она измучилась, пока была вдали от меня, это я видел, и ей просто хотелось сделать себе больно по прибытии. Однако через несколько дней я вернул ей обличие той Луи, какой мы ее помнили, и она стала понемногу пользоваться губной помадой, причесываться и носить нижнее белье под домашним халатом.

В конце концов мы вышли на улицу — только до конца дороги, потом до местных магазинчиков (порадовать ее новыми нарядами), потом до набережной и вдоль нее, где съедали детские порции ванильного мороженого и сидели на лавочках, вглядываясь в туманный серый горизонт. Мы еще и до моря не дошли, как какой-то неухоженный пьяница попросил ее сделать что-то грубое и испугал Луи, а потом еще один юноша-грязнуля в неопрятном спортивном костюме на мотоцикле полмили ехал за ней и старался ухватить ее сзади за волосы.

В тот второй раз, пока я скармливал двухпенсовые монетки игровому автомату, чтоб выиграть коробок спичек и пачку сигарет, обернутые в пятифунтовую банкноту, Луи от меня и убежала. Я весь пирс обегал и берег в поисках ее, а нашел только после того, как услышал звук, как будто кто-то, по-моему, шлепнулся в лужу в общественном туалете. А потом я увидел возле туалета мотоцикл.

Она завлекла малого, хватавшего ее за волосы на набережной, в женский туалет и расправилась с ним в последней кабинке. Когда я наконец вытащил ее оттуда, от лица малого почти ничего не осталось, это я видел, а кожа у него на макушке отлетела, как корочка от пирога. Когда я привел Луи домой, пришлось выбросить ее лучшие сапоги в мусорный бак, и все колготки у нее были порваны.

Два человека из "Движения" пришли навестить нас дома после этого случая, они просили меня не беспокоиться, потому как едва ли что-то подобное теперь расследуется, а кроме того, полиция уже обвинила двух мужчин. Очевидно, размозженный малый все время с ними слонялся, и они взяли моду приставать к людям на грязных улочках. Визитеры из "Движения" пригласили нас быть свидетелями на свадьбе, к чему я тут же ощутил отвращение, несмотря на ненасытное желание снова увидеть Луи разодетой в пух и прах.

Свадьба проходила на складе домика "Морских скаутов", где пахло бочкой, и там через какие-то минуты Луи встретилась еще с одним: лысым толстяком, который всего-то плотоядно на нее поглядывал и насмешничал надо мной. Она опять очень постаралась потерять меня в толпе, и там было полно народу, желающего постегать жениха кожаными ремнями, но я не сводил с нее глаз. На свадебном завтраке я увидел, как толстяк угощает ее чипсами, что появлялись из пакета, обсыпанные солью. Толстяк не был женат, не был он и в "Движении", так что я был неприятно поражен, что одиноким мужчинам разрешалось посещать подобные события. Дошло до того, что, когда я укрылся пониже от взгляда Луи, я даже поймал ее на том, что она сунула толстяку наш номер телефона. Всем остальным женщинам стало жалко меня.

После свадьбы в домике "Морских скаутов" я едва узнавал Луи. Целыми днями она пребывала в приподнятом настроении и поступала так, будто меня там вовсе не было, а потом она разозлилась, потому как я там был и явно мешал ей воспользоваться очередной возможностью.

Толстяк даже подошел ко мне на улице, когда я за покупками вышел, заговорил со мной, сказал, что я вполне могу оставить Луи в покое, ведь наши отношения уже сдохли, а вот он намерен жениться на ней через несколько недель. "Это вы так думаете?" — спросил я, и он шлепнул меня по лицу.

Я на три дня затаился под кухонным столом после случая с толстяком, прежде чем вылезти и обрядиться в одежду Луи, отчего у меня голова пошла кругом. Когда я правильно наложил тени на глаза, у меня едва не подогнулись колени. Только мне все равно удалось выйти из дома с утра пораньше и нанести визит толстяку. Луи выбежала за мной на улицу, крича: "Не смей его трогать! Не трогай моего Ричи!" Когда некоторые из соседей стали выглядывать в окна, она ушла в дом, всхлипывая.

Отлично зная, что без моего добровольного участия в разводе Луи абсолютно не запрещалось вести разговоры о подобных вещах с новым партнером, Ричи не сумел удержаться от того, чтобы не подбить к ней клинья. Через глазок в двери своей квартиры он увидел меня с лицом во всем гриме и решил, что я — это Луи. Он никак не мог открыть дверь, а ему казалось,