Подметный манифест - Далия Трускиновская

Дунька же была нарядна и хороша собой, как юный паж, розовощекий от природы, а не благодаря румянам.

Она оглядела Ушакова и задумалась.

- А что, Сергей Федотыч, ты тут раньше бывал?

- Бывал, не бывал… домина-то стоял заброшенный, диво, что не сгорел, его многие знали…

- И давно он этак-то?

- Ох, Дуня, да лет десять, поди! Коли не более. В котором году государыня короноваться изволила - тогда тут и были игрища.

- А когда ты тут в последний раз бывал?

- Когда его милость поглядеть посылали… Кажись, я додумался. Тут ведь лишь недавно люди появились, может, еще не все друг друга в лицо знают. Ну-кась, пошли… Я чего подвернется с воза стяну, а ты меня подгоняй, будто я у тебя на посылках.

- Расцеловала бы, Сергей Федотыч, да мой Гаврила Павлович не велит!

- Не Гаврила Павлович у тебя на уме, - буркнул Ушаков, и Дунька забеспокоилась - где, в чем себя выдала? А это просто Ушаков перехватил взгляд Архарова, на нее направленный, когда она стояла перед обер-полицмейстером, щеголяя забавной повадкой петиметра, выставляя ножку в белоснежном чулке.

Они подкрались к Оперному дому сбоку, выждали время, когда ни у кареты, ни у телеги никого не случилось. Ушаков скользнул вдоль стены, на корточках вперевалку добежал до телеги (Дунька зажала себе рот - отродясь не видывала, чтобы так передвигались!) и притащил мешок, где на дне что-то лежало. Заглянули - обнаружили фунта три овса…

- Ломай ветки, Дуня, - сказал архаровец.

- Да и ты не стой столбом.

Они натолкали в мешок веток, Ушаков взгромоздил его на плечо, согнулся, как от невыносимой тяжести, и весело приказал:

- Ну, Дуня, теперь погоняй!

- Пошел, скотина!

Ругая Ушакова пьянюшкой, мерзавцем, подлецом, лиходеем, срамником, Дунька пошла за ним следом - и они успешно проскочили в театр, пропустив каких-то взъерошенных людей, выбежавших им навстречу.

Вот там, в самом здании, Дуньке уже сделалось страшновато. После запаха земляники и множества иных тончайших, едва различимых запахов, вместе создавших удивительную свежесть заброшенного парка, она вдохнула воздух сырой и явственно отдававший гнилью. Старый театр зимой уже который год не топили, и это чувствовалось сразу, это вызывало желание встряхнуться и бежать отсюда прочь - куда глаза глядят.

- Дальше куда? - шепотом спросила Дунька Ушакова.

- Наверх, поди…

- И точно! Пошел, мерзавец! Пошел! Выпороть велю! - прикрикнула на него Дунька, потому что рядом из внезапно отворившейся двери кое-как выбрался некий театральный служитель в обнимку с большим креслом. - Коли ты, урод, еще раз со двора сбежишь!…

Ушаков поспешил вперед и дивным образом отыскал узкую лестницу.

Дуньке в бытность ее горничной приходилось бывать в театре за кулисами, и, попросив архаровца подождать внизу, она решительно полезла по высоким неудобным ступенькам. Актерские уборные были в этой здоровенной театральной хоромине ровно таковы, как в самом захудалом театришке, - малы и неудобны. Встретив первого же человека, одетого не по-человечески, а в большую картонную кирасу, выкрашенную серебряной краской, Дунька высокомерно осведомилась, где двери госпожи Тарантеевой. И вломилась к актерке, которая как раз была занята наиважнейшим делом - в последнюю минуту обшивала бусами головной убор княжны Ксении, огромный и весьма затейливый.

Она уже была в театральном костюме, удивительно соединившем в себе множество цветочных гирлянд, положенных крест-накрест поверх широкой юбки из серебряной парчи, и горностаевую мантию странного образца, более походившую на обычную накидку-»адриенну».

- Маланья Григорьевна, сударыня моя! - обратилась к ней Дунька. - Я к вашей милости с известием…

- Господи Иисусе, Фаншета! - актерка так перепугалась, что выронила и убор, и иголку. Бусы, скатившись с нити, разбежались по комнатушке.

- Вам тут нельзя оставаться… - начала было Дунька, но актерка ее перебила:

- Нет, Фаншета, это тебе тут нельзя оставаться, беги скорее, Христа ради!

- Сударыня, меня послали сказать, что вас тут убьют, коли останетесь! - выпалила Дунька. - Право, убьют! Я для того сюда и забралась, чтобы вас вывести!

- А я тебе говорю, что тебя тут убьют, коли в моей уборной застанут! Мало ли мне было досады, когда я тебя в гости позвала?! Чудом ты уцелела тогда, ей-Богу, чудом!

- Так я тебе сказываю, сударыня, чудо будет, когда ты сегодня до вечера доживешь!

- Да что ты городишь! - возмутилась госпожа Тарантеева. - Мало мне через тебя влетело? Уходи, покамест людей не кликнула!

- Я-то уйду! - грозно сказала Дунька. - А тебя-то в Яузе вылавливать станут! Ты, сударыня, своего сожителя спроси - для чего тебя зимой в Петербург возили! Спроси, спроси, погляди, чего врать станет!

- Так мало ли куда он меня возил? На то и сожитель, чтобы развлекать!

- Маланья Григорьевна! Побойся Бога! Что еще за новомодное развлечение - ночью в маске неведомую даму из себя представлять?!

Выпалив это, Дунька лихо подбоченилась.

- Какую даму? Да ты что, Дуня, очумела?!

- А вот какую - ты у него спроси! - продолжала отчаянная Дунька. - Спроси, спроси, во что он влопаться изволил! Маланья Григорьевна, да там такая интрига, что Боже упаси! Ты-то думаешь - тебя попросили, ты даму в маске представила, и ладно, а через это такая каша заварилась! Ты спроси у него, сударыня, спроси, какую такую даму ты представляла!

Сама Дунька знала лишь то, что рассказал Архаров, а он успел рассказать очень мало.

- Ты-то здесь при чем? - наконец догадалась спросить актерка. - Ты-то какого рожна в интриги замешалась? Мне через тебя неприятности от сожителя вышли, и я же еще должна тебя слушать?

- Какие неприятности? По щекам отхлестал, что ли? - Дунька прекрасно знала, на что способны богатые покровители ее товарок. - Ну так мало отхлестал! Коли ты, сударыня, все за него держишься! Чем я-то ему не угодила? Кафтанишко унесла? Так я вернуть хотела! А к вашей милости-то меня и не пустили!

- Уйди, Дуня, от греха, - делая круглые страшные глаза, прошептала актерка. - Уйди, пока тебя тут не застали! За тобой же, когда ты уехала, следили… В доме у нас кавалер молодой жил, он за тобой поехал, вернулся - они вдвоем едва меня не убили. Ты, говорят, с кем связалась? Ты с обер-полицмейстерской подстилкой связалась! Она, говорят, с Захаровым, дураком старым, с полицией дружатся! Полиция у них-де в доме ловушки свои устраивает!

- Маланья Григорьевна! - воскликнула пораженная Дунька. - Да что они брешут?! Какие еще ловушки?! Только одна и была…

И замолчала Дунька, пытаясь увязать вместе французское игровое колесо, стоявшее у нее в гостиной, и незримого сожителя госпожи Тарантеевой.

Замолчала также и Маланья Григорьевна, поняв, что проболталась.

- Так это ж французских шулеров ловили, - негромко сказала Дунька. - И повязали их, ты что, сударыня, не слыхала? Целый притон был в Кожевниках, с блядями, как полагается. Неужто твой сожитель - из этой братии? Господи Иисусе, Маланья Григорьевна! То-то он на меня взъелся!

Актерка, сдвинув светлые бровки, еще не подкрашенные до той степени, чтоб были видны из отдаленных лож, сопела, ища возможности вывернуться.

- Что ты врешь, ни из какой он братии… Там французов изловили, а он у меня - немец, по-русски даже плохо говорит… Да и какое мне дело?! Француз, немец! Ты ж сама видела, в какие платья он меня одевает, чем дарит!

- Платья - а полиции боится?! Хорош гусь! - попросту выразилась Дунька.

- Да не он это, а кавалер!…

- Какой кавалер? - Дунька сразу вспомнила красавчика, что подглядывал за ними, когда они разыгрывали чувствительную сцену Оснельды и Хорева из сумароковской трагедии о древних князьях.

- Приятель его, кавалер, вот тот - точно француз. Приезжал к нам…

- И дома у вас квартировал? Маланья Григорьевна! - воскликнула Дунька. - Да неужто ты сама не видишь? Ты им для того была нужна, чтобы ту даму в маске представить, а теперь, как со сцены сойдешь, так тут же нож меж ребер - и в Яузу! Меня к тебе для того господин Архаров и прислал…

- Господин Архаров?

Обер-полицмейстер был на Москве особой заметной, и про то, как он раскрывает козни воров и злоумышленников, рассказывали дивные истории. Народного обожания он не сподобился - да и как обожать человека, под кабинетом которого сидит в подвале кровопийца Шварц? Однако его слово было весомо.

- Он прямо сказал - госпожа Тарантеева чужого не послушает, а ты ее давняя знакомица, тебя послушает. Выведи ее, сказал, оттуда, пока жива, потому что она много знает про тех мазуриков, ее тут же после трагедии в Яузу и спустят!

Не имея других доводов, Дунька на разные лады повторяла единственный.

- Да нет же, враки это! - отвечала уже несколько смущенная актерка.

- А коли враки - с чего бы, сударыня, твоему сожителю с тем кавалером полиции бояться? Он в страшную интригу впутался, целый заговор, и в Петербурге знатные особы к тому причастны! Да и тебя за собой потащил! Ты хоть знаешь ли, какую даму представляла?