Некровиль - Йен Макдональд

наклоном оси вращения, – собиралась внимательно наблюдать за небосводом. Птей же следил за тем, как Стерис готовит к выходу «Парус радостного предвкушения», и чувствовал себя обманутым, словно прикованный к постели ребенок во время фестиваля, что бушует прямо на пришвартованных под окном лодках. И вот теперь, когда темнейшие воды океана, опоясавшего мир, приподняли сдвоенный нос «Паруса радостного предвкушения», угнездившийся на ударопрочной пластиковой сетке впереди мачты Птей ощутил растущий восторг. Внизу простирался сияющий ковер, над головой раскинулось небо, полное звезд; и то и другое принадлежало ему одному.

Это были не звезды. Это были космические обиталища Анпринского народа – восемьсот двадцать шесть сфер диаметром в пятьсот километров каждая, сотворенных из наноуглеродного льда и воды, которые на протяжении срока, вдвое превышающего жизнь Птея, вереницей таились внутри колец газового гиганта Бефиса, словно жемчужное ожерелье, спрятанное от посторонних глаз в бархатном мешочке. Взаимодействие с ними распалось на несколько эпох. Паника: когда на планете под названием Тей осознали, что гравитационные возмущения, от которых мировой океан колышется, словно вода в аквариуме, представляют собой головные ударные волны, порожденные массивными артефактами, сбрасывающими скорость, близкую к световой. Отрицание: когда правительства решили, что ради «общего блага» стоит попытаться скрыть тот факт, что восемьсот с лишним космических аппаратов, по отдельности превосходящих маленькие луны Тея, явились в их солнечную систему, точно иммигранты, и дисциплинированно выстроились на орбите Бефиса. Парламентерство: когда стало очевидно, что Отрицание бесполезно – впрочем, все твердили, что будут действовать с позиции силы, о да, с позиции силы! Для разведки и попытки установления радиосвязи с чужаками направили флот космических зондов, но ответом была невозмутимая, ледяная тишина. Затем, когда не случилось никаких взрывов, никого не испарили, не швырнули в квантовую черную дыру и не применили какую-нибудь другую замысловатую разновидность насилия из выдуманного СМИ арсенала, наступила Увертюра. Отрезвление: когда все поняли, что звездные гости представляли собой облака наноассемблеров, парящие в невесомости над внутренними шарообразными океанами их восьмисот с чем-то обиталищ, и каждый был единым разумом со множеством форм; анприны, в свою очередь, изумились тому, что у архаичных гуманоидов на захолустной планете несколько самостей в одном теле. Точка соприкосновения у них нашлась всего одна, и они хорошо это понимали. Вода. Она текла из их прошлого в будущее, была неотъемлемым элементом среды обитания и способом взаимодействия молекул. За сто двенадцать лет полета с околосветовой скоростью Анпринский народ потратил почти всю воду; шаровидные океаны усохли и превратились в слезы внутри огромных панцирей из нанотехнологически усиленного льда. Затем стартовала эра Переговоров, самая длительная и сложная из фаз контакта. Три года ушло на закладку концептуальных основ: анприны, древний вид великой Клады, долгое время были коллективным разумом, чья изысканная внутренняя иерархия опиралась на уровень самопознания и таланты, и потому они понятия не имели, с кем говорить и кого просить об одолжении в политической системе, где государств и правительств столько же, сколько островов и архипелагов на покрытой водой четвертой планете от звезды.

Ныне эра Переговоров уступила место эре Торговли. Анпринские обиталища потратили последние капли топлива, чтобы сойти с орбиты Бефиса и переместиться вглубь системы. Их пунктом назначения оказался не Тей, а Тейяфай – расположенный ближе к светилу мир, где не было ни клочка суши, только океан стокилометровой глубины, сокрушительная гравитация и бесконечные шторма.

За миллиард лет до того как к этой отдаленной звезде с исследовательскими целями явились корабли-сеятели, гравитационное взаимодействие гигантских планет вынудило самую маленькую из них переместиться ближе к центру. Солнечный ветер сорвал с нее огромную атмосферу и растопил ледяную мантию, превратив в планетарный океан, глубокий и темный, как ночной кошмар. Полмиллиона лет назад народ Кан-Бет-Мерей уловил проблеск этой воды с помощью своих интерферометров, раскинувшихся по родной системе, вдохновился им и наводнил ночное небо солнечными парусами и миганием стартовых лазеров, отправляющих сто тысяч неторопливых сеятелей к новому дому. Кан-Бет-Мерей были ярыми сторонниками распространения жизни, они безоговорочно поддерживали скрытую догму Клады: разум – единственная сила во Вселенной, способная преодолеть физическую гибель пространства-времени.

Если десятки тысяч пакетов с биоматериалом, пролившихся дождем над мировым океаном Тейяфая, и породили жизнь, зондам Тея еще предстояло ее обнаружить. Кан-Бет-Мерей действительно пустили корни, но не на Тейяфае, а на маленькой голубой жемчужине, расположенной еще ближе к солнцу и похожей на слезу, выпавшую из колоссального глаза.

Сто тысяч лет назад Кан-Бет-Мерей вступили в постбиологическую фазу развития разумной жизни и перешли на тот уровень, где больше не могли взаимодействовать с биологической жизнью Тея или даже анпринами.

– Ты уже что-нибудь видишь? – донеслось от румпеля.

«Парус радостного предвкушения» оставил позади пропитанный углеродом цветущий фитопланктон; океан был глубоким, темным и бескрайним. Небо и море сливались друг с другом: звезды и навигационные огни кораблей на горизонте выглядели одинаково.

– Время пришло? – спросил Птей.

– Пять минут назад.

Птей нашел опору на сетке между корпусами катамарана и, вцепившись одной рукой в снасти, встал, чтобы лучше видеть огромное небо. Всякое дитя планеты Тей, чья ось вращения наклонена относительно эклиптики под безумным углом в сорок восемь градусов, росло с осознанием того, что его мир – это шар, который катается вокруг солнца, и что далекие, огромные и медлительные звезды почти не меняют свое положение. Оказалось, они все-таки способны изменяться: Бефис, размытое пятно света над юго-восточным горизонтом, искаженное сиянием восьмисот космических обиталищ размером с луну, вскоре опять должен был превратиться в отчетливую точку, по которой предки прокладывали курс, стремясь к Умножению.

– Надо подождать! – крикнул Птей.

Да, подождать. Анприны уже летели: они включили двигатели и сошли с орбиты почти час назад. Медленный свет их отбытия еще не достиг Тея. Перед внутренним взором мальчика закружились числа – ускорения, векторы, пространство-время, – а потом заняли положенные места и затрепетали, как праздничные знамена. Птею потребовалось много времени, чтобы понять: не каждый способен вот так видеть числа, прикасаться к ним и повелевать ими.

– Я лучше посмотрю футбол, – заявил Кьятай, когда учитель Дэу сообщил о празднике в честь Анпринской миграции, для которого надо было подготовить всем классом особый проект совместно с Благородной обсерваторией Птэу. – Мы все так и пляшем под анпринскую дудочку, но стоит взглянуть со стороны – и получается, что мы на самом деле не знаем, чего хотят эти чужаки. И никто не знает.

– Они не чужаки, – прошипел в ответ Птей. – Ты что, забыл? Чужаков не существует. Мы все просто части одной большой Клады.

– Тихо, мальчики! – прикрикнул учитель Дэу, и оба вытянулись по струнке за своими партами.

– Если мы с анпринами в родстве, – прошептал напоследок