Проклятие сумерек - Владимир Ленский

– Вы слепы и не принадлежите к нашему народу, – сказала Эскива беспощадно. – Откуда вам это знать?

Она высвободилась из невесомых объятий Фейнне и глянула на нее с вызовом.

– Не нужно быть Эльсион Лакар, чтобы слышать, как звучит голос мужчины, – прошептала Фейнне. – Достаточно быть слепой. Он любит вас больше жизни.

– Его зовут Ренье, – сказала Эскива чуть громче прежнего. – Ренье. Эмери – его брат.

– В таком случае почему он назвался именем брата? – удивилась герцогиня. – Я готова поклясться, что знаю его.

– Вы знаете его! – засмеялась Эскива. – Они с братом так похожи, что несколько лет кряду дурачили и Академию Коммарши, и королевский двор… и вас, госпожа Фейнне. Вас тоже.

Фейнне отнеслась к известию так же, как незадолго до того – Элизахар: она засмеялась. Геральдическая фигура рассыпалась: правильные локоны смялись, лицо утратило неподвижность, глаза с неподвижными, как у статуи зрачками сощурились. Редкий человек, смеясь, ухитряется сохранить величавость повадки; большинство самых высокомерных владык теряют в улыбке всю свою надменность, и Фейнне принадлежала к числу большинства. Из неприступной герцогини она превратилась в очаровательную даму, которую хотелось назвать «тетушкой» или «сестрицей».

– Куда годится моя хваленая слепота, если я не расслышала разницы в ваших голосах, Эмери!

– Это нетрудно объяснить, – сказал Ренье, – мы были влюблены в вас оба.

– О! – произнесла Фейнне, подняв бровь.

– В этом мы не были оригинальны, – поспешно добавил Ренье. – Вас обожали почти все молодые люди на курсе.

Фейнне задумалась. Некоторое время она молчала, покусывая губу, а потом спросила:

– И Эгрей?

Волна жалости захлестнула Ренье. Он понял вдруг, что на протяжении всех этих лет Фейнне терзалась сомнениями. Эгрей ухаживал за ней, напористо, по-своему даже красиво, и поначалу Фейнне благосклонно принимала его ухаживания. Кто знает, как сложилось бы все, если бы в разгар этой игры Фейнне не была бы похищена, а Эгрей не поступил бы в армию и не погиб.

«Элизахар, как бы он ни любил Фейнне, – герцог, сын Ларренса, – подумал Ренье в смятении. – Наверняка он бывает и резок, и даже жесток, и ее это не может не ранить. Удивительно, что за все минувшие годы она так и не забыла Эгрея. Так и не утратила веры в него…»

И Ренье понял: он не посмеет открыть Фейнне правду. А правда эта заключалась в том, что Эгрей всего-навсего поспорил с другим студентом. Фейнне, мол, поддастся на ухаживания, влюбится, чуть ли не сама предложит Эгрею свое юное тело, а заодно и свое немалое состояние. «Нужно лишь знать подход к женщине, – уверял Эгрей (и ведь никто не дал ему пощечины, никто не вышвырнул его вон!). – Любая купится на красивые слова, прогулки при луне и вздохи в нежное ушко».

И Ренье сказал герцогине Ларра:

– А что – Эгрей? Он был без ума от вас, как и прочие, но потом наделал глупостей и пропал ни за что.

Фейнне тихо вздохнула, и Ренье подумал о том, что Эгрей не заслуживает даже этого вздоха. Однако внутренний мир герцогини представлялся Ренье таким чистым, полным таких ясных, ярких воспоминаний, что чернить его, помещая туда образ истинного Эгрея, стало бы святотатством.

К счастью, герцогиня перевела разговор на другую тему.

– Вы сказали, что привели ко мне детей Талиессина, но я познакомилась только с девочкой…

Ренье обернулся к брату королевы и сделал ему знак. Тот вышел вперед и ломким юношеским голосом произнес:

– Меня зовут Гайфье.

– Это я знаю, – улыбнулась герцогиня, протягивая ему руку. – Я рада вам.

– Правда? – вырвалось у Гайфье, после чего он густо покраснел.

Рука герцогини, протянутая для поцелуя, перевернулась ладонью вверх, тонкий пальчик согнулся, приманивая мальчика к себе.

– Подойдите.

Гайфье повиновался. Несколько раз он оглядывался на своего старшего друга, но Ренье только кивал, как бы подталкивая мальчика к Фейнне.

Герцогиня Ларра положила руки на плечи обоих детей и развернула их лицом к Ренье. И снова он увидел изваяние – на сей раз не геральдическую фигуру, но грандиозное надгробие под гербом. Странное дело: он не усмотрел в этом дурного предзнаменования. Слишком уж роскошная предстала ему картина: сразу трое прекрасных людей, дорогих ему, полных жизни и любви.

– Что нужно от меня детям Талиессина? – спросила Фейнне.

Ренье набрал в грудь побольше воздуха. Он никак не мог решиться произнести эти слова. Он вдруг понял, что они прозвучат чересчур дерзко.

И тут заговорил Гайфье:

– Мы слышали, ваша милость, что вы умеете входить в эльфийский мир.

– Со мной это происходило несколько раз, – сказала Фейнне. – Я попадала туда, где все устроено по-другому. Где столько света и жизни, что я… могла видеть. Но всегда это была случайность. Я по-прежнему не понимаю, чего вы от меня хотите. Всей душой я желала бы услужить королевскому дому, но не представляю себе, как…

Гайфье упрямо наклонил голову.

– Я вам не верю! – выпалил он.

Фейнне красиво подняла брови, изогнув их дугой.

– Это ваше право, государь.

– Я не государь, а бастард, но я мужчина и вправе не верить лжи! – еще более дерзко сказал Гайфье.

Рука Фейнне дрогнула на его плече.

– Поясните ваши слова, – попросила она. – Сдается мне, их смысл оскорбителен.

Гайфье промолчал. Вместо него заговорил Ренье:

– Выслушайте нас, ваша милость. Фейнне, выслушайте нас. Я знаю, что вы можете провести этих детей в мир Эльсион Лакар.

– В мире Эльсион Лакар этим детям нечего делать, – холодно произнесла Фейнне.

Никогда прежде Ренье не слышал у нее такого тона, и сердце у него сжалось.

Он опустил голову.

– Не это я ожидал от вас услышать.

– В таком случае объясните, чего именно вы ожидали, и я попробую помочь вам, – сказала Фейнне.

– Вы знаете о том, какое зло бродит по Королевству?

– Да.

– Да?

– Что вас удивляет, господин Ренье?

– Я не предполагал, что Элизахар рассказывает вам подобные вещи.

– О, – промолвила Фейнне таинственно, – я их знаю и без Элизахара…

– Источник этого зла – приграничье.

– Наверное. Но это обстоятельство не отменяет другого: королевским детям нечего делать в мире Эльсион Лакар и уж тем более – в приграничье. Вы посылаете дочь Талиессина на смерть, и я не желаю помогать вам в этом.

Эскива шевельнулась под ладонью герцогини и тихо, сердито сказала:

– Я – королева! Я обязана умереть за свой народ, если потребуется. Сбывается проклятие сумерек, которое, сами того не зная, изрекли актеры в тот самый час, когда я появилась на свет. Вам об этом рассказывали? Надо чаще бывать в столице, ваша милость, особенно во время важных праздников!