Серебряный город мечты - Регина Рауэр

честью! — я ужасаюсь театрально, выдерживаю, как и пару часов назад пани Магда, драматическую паузы, дабы после добавить, закончить со значением и всей важностью. — Вы будете танцевать в самом Влашском дворе, неразумная молодежь!

— Как ей только староста разрешил… — Йиржи бормочет с досадой.

А я только хмыкаю, ибо убедить и уговорить пани Гавелкова может каждого. Она, как проворчал однажды Дим, и мертвого достанет, что уж говорить про старосту. Она, в конце концов, даже мне доказала необходимость переодеться, сменить привычные и удобные джинсы на наряд давно минувшей эпохи.

На платье цвета потемневшего серебра.

И черноты, которая узором по всей ткани словно проступила. Расшит каменьями-подделками квадратный вырез, а изнанка длинных-длинных и широких рукавов цвета охры, как и вторые, обычные, рукава, что в вырезах проглядывают.

Мелькают ярко.

И выглядит подобная яркость неожиданно уместно, правильно, только так и правильно. И мне сшитое пани Магдой платье подходит, придает пресловутую аристократическую бледность и тонкость. И средневековой прекрасной дамой, подходя к зеркалу, я себя, в самом деле, почувствовала.

Воткнула последнюю шпильку в сложную причёску, для которой серебряную сетку на волосы крепить пришлось. Но… хотя бы от громоздкого обруча на ту же голову я отвертелась, сторговалась с пани Гавелковой на тонкий, но тяжёлый пояс.

Его она застегнула лично.

Пообещала, любовно оглядывая свою работу на мне, оборвать уши, если рукава платья я вдруг оборву.

Или порву, случайно.

И, пожалуй, надо было остаться в джинсах.

Для целостей ушей так точно было надо, но умные мысли, как водится, приходят запоздало. Тогда, когда протянутую Йиржи руку я принимаю, кладу поверх его пальцев свои, даю вывести меня в центр зала, чтобы рядом с другими парами встать.

Открыть королевский бал чешской беседой[1].

Музыкой Геллера, что в танец утягивает, выпрямляет больше обычного спину, и верного оруженосца Вацлава Четвёртого на самого короля Вацлава я меняю, чуть киваю ему, чтобы вслед за Йиржи с королевой прокружиться.

Пройтись по кругу.

А после замереть, обойти соседнюю пару и в одну линию с ними встать, оказаться напротив Йиржи, который мне подмигивает. Протягивает руки своим соседям, и это уже напоминает контрданс, в котором две шеренги друг напротив друга.

Сходятся и расходятся.

Подскакивают, отчего подол платья в ногах путается. Как-то не учла пани Магда, что платье далёкого века для подобных танцев не подходит. Мне в таких юбках только павану исполнять или ещё чего, где всё медленно и чинно.

А не прыжки.

И хороводы, которые мы водим, меняем партнеров, и в паре с Йиржи я вновь оказываюсь. Не смеюсь, пусть рожи он мне и строит. Играет старательно бровями, пока ноги мы выкидываем, подпрыгиваем и между другими парами ныряем.

Обходим их.

Чтобы в крест из четырех пар вновь выстроиться, завершить танец на высокой ноте, под громкие аплодисменты растянувшихся вдоль стен людей, среди которых довольную улыбку пани Магды я замечаю.

Неразумная молодежь в нашем лице её не подвела.

— Йиржи Варконьи, — я, дёргая его за руку, шепчу торжественно, всё же смеюсь, — можно не переживать за наши уши, их не оборвут.

— Вестимо, — он соглашается, откликается насмешливо, — ближайший час я буду проходить у моей Магдички как замечательный и талантливый, а не бестолковый отпрыск семейства.

Бестолковый отпрыск семейства, проследив за моим взглядом, заканчивает совсем ехидно, но… в его почти бесцветных глазах читается улыбка, теплая и радостная.

На редкость заразительная.

И в ответ я улыбаюсь, пробираюсь вслед за ним к столам с напитками, возле которых народу уже порядком набралось. Уменьшился ровный строй бокалов с шампанским, переместились пустые фужеры на подносы официантов.

На которые Йиржи косится, скорее утверждает, чем спрашивает:

— Ветка, ты сегодня в общество трезвенников записалась ведь?

— Как и ты, — я отвечаю ему в тон, задушевно.

— Тогда стой здесь, — он, пропуская мимо ушей мою задушевность, кивает, перекрикивает, склоняясь ко мне, вновь заигравшую музыку. — Я сейчас найду чего тут есть без градусов, а то они одно шампанское выставили.

— Спасибо.

Я не возражаю.

Я согласна и подождать, и не пить сегодня градусы.

Мне… тревожно, с той минуты, как позвонила Агнешка, мне тревожно. И кажется, что её звонок разбил, разделил мой мир на «до» и «после». И теперь, в этом «после», случиться что-то должно, произойдет с минуты на минуту.

Мы пропустили, упустили с Димом нечто важное, главное, а потому теперь оно, став неизбежным и страшным, случится. Я чувствую это, ощущаю кожей время, быстрые секунды, что невидимым песком будто задевают, бегут, отсчитывая удары вслед за сердцем. Оно же почти болезненно ухает, шепчет, что грядет.

Настигает предсказанный Фанчи Всадник мечей, он ведь… рядом, заговаривает голосом Любоша:

— Привет, Крайнова.

— Привет, — я отвечаю, держу улыбку.

Ищу взглядом Йиржи, который быть рядом обещал.

Он сказал непривычно серьёзно и весомо, убедительным голосом, что присмотрит, сдаст с рук на руки Диму в целости и сохранности. И бояться мне нечего, всё будет хорошо, обязательно и как-нибудь…

— Ты должна спросить, что я здесь делаю, а мне следует сказать, что принял приглашение от самого старосты, — Любош произносит неторопливо, скучным голосом, о который можно обмануться, поверить в безобидность главного редактора известного журнала. — Лукаш Рикши продолжает мечтать, что «Dandy» посвятит его празднику целый разворот.

— Мы уже писали про «Королевское посеребрение».

— Ты писала, — мой лучший друг детства и юности заодно поправляет, предлагает руку, когда музыка в который раз сменяется, уносятся под своды каменного потолка первые задорные и весёлые аккорды, под которые рейдовачку с давних времён танцуют. — Ты ещё встанешь со мной в ряд, Крайнова?

— Встану, — я принимаю его руку.

Отвечаю, когда все пары, выстроившись друг за другом, диагональю выходят.

Мы же оказываемся последними.

И свободную руку, пряча за спину, я в кулак изо всех сил сжимаю, прошу беззаботно и иронично, как всегда:

— Не наступай мне на туфли, Любош Мирки!

— Не буду, — он обещает, а его лицо меняется, трескается застывшая маска, и тень улыбки я поймать успеваю. — И я не буду говорить, что принял приглашение Рикши и решил писать про главный праздник Кутна-Горы.

— Что же ты тогда скажешь? — я беру его под руку.

Делаю мелкие шаги.

И следить за ногами, что танцуют сами, повторяя знакомые с детства движения, смысла нет, поэтому в голубые глаза я смотрю пристально.

— Что я искал встречи с тобой, — Любош хмыкает, переплетает наши пальцы, кладя одну руку мне на талию, и его горячая ладонь обжигает даже сквозь ткань, но… свободную руку уже на его талию я привычно устраиваю, не вздрагиваю, когда сверху его рука мои