Русская сказка. Избранные мастера - Коллектив авторов

другие. По большей части, завязкой в этих сказках служит сюжет Орла-царевича со спором мышки и воробья, в качестве зачинной присказки (См. в наст. сб. № 17 — текст Винокуровой). Основные эпизоды «Марьи-царевны» почти все встречаются в разных сочетаниях в текстах наст. сборника: сюжет обещанного сына — № 19 (Винокурова); кража платьев у девушек — № 10 (Чима); чудесное бегство — № 2 (Чупров) и т. д. Оригинальность Кошкаровского текста не в той или иной комбинации сюжетов, но в его бытовых и психологических акссесуарах и их искусной связи с фантастическими элементами; более подробно об этом — во вступительной заметке к текстам Чирошника.

СКАЗКИ Е. И. СОРОКОВИКОВА

Е. И. СОРОКОВИКОВ

СКАЗКИ Егора Ивановича Сороковикова еще более, чем сказки Антона Чирошника, носят отпечаток книжных влияний и городской культуры и также знаменуют собою один из этапов в развитии сказки. Бедный тункинский крестьянин (с. Малый Хобок — в Тункинской долине, 100 км к югу от Байкала, близ монгольской границы), с трудом справляющийся со своим хозяйством, Ег. Ив. Сороковиков представляет собою, однако, совершенно новый тип крестьянина, тесно связанного с культурой и ее достижениями. В Тунке, где было не мало в прошлом крестьян, разбогатевших на монгольской торговле, не редкость — крестьянские дома с внешне-культурным обиходом: с дорогой посудой, со скатертями и салфетками, с граммофоном и пр. Культурность же Ег. Ив. — иного типа: он страстно любит книги, много читал, и в его доме можно найти небольшую библиотечку самого разнообразного содержания. Он пользуется славой «лекаря» и действительно иногда лечит обращающихся к нему за советом, но лечит не как колдун, не травами и заговорами, но по книге («Домашний лечебник»). В его речи можно нередко услышать иностранное слово или термин, употребленный совершенно к месту и правильно. И на ряду с этим он является носителем и продолжателем сказочной традиции, унаследованной им от своего покойного отца, великолепного — по общим рассказам и воспоминаниям — знатока сказок, как русских так и бурятских, и знавшего много сказок из книг.[55]

В обширный репертуар Ег. Ив. входят также и бурятские сказания и разные предания из местного фольклора. Но в его сказках это влияние бурятской среды очень мало чувствуется. Наоборот, он внес в них элементы высшей, городской культуры, известной ему и из книг и из личного опыта. Эти культурные элементы — в особом складе речи, где чувствуется порой книжность, в различных аксессуарах, наконец, в новом мировоззрении, которым проникнуты все его сказки.

В его сказках встречаются: телефон, проведенный в терем к царевне, и по которому ей сообщают о чудесных подвигах ее жениха; клубы и театры, которые посещает герой сказки, жена его отправляется в заграничное путешествие; мужичек-крестьянин вынимает записную книжку и пишет в ней «крупным шрифтом»; Иван-купеческий сын решает отправиться «в одно прекрасное царство», потому что он «о нем читал»; Самойло Кузнецов не просто вызывается биться с богатырем, но «выставляет свою кандидатуру» и т. д.

Все эти внешние проявления культуры являются не случайными привнесениями, но образуют единую картину и служат как бы одним из звеньев в его определенном и целостном мировоззрении. Как всегда в таких случаях, также, как и Антона Чирошника, деревенская жизнь не удовлетворяет его, и эту неудовлетворенность своим положением переживают почти все его главные герои, в которых он воплотил также и свои черты мечтателя и поэта страстного любителя природы.[56] Он, между прочим, замечательный охотник, но в охоте его увлекает не «промысел» или «добыча», но самый процесс охоты: скитание по тайге, выслеживание зверя и т. д.

Е. И. Сороковиков

В сказке о чудесной винтовке (№ 37) купеческий сын тяготится своей обычной купеческой жизнью. «Мысль его была направлена совсем иначе». Рассорившись с матерью, обиженный ею, он решает проводить жизнь в лесу, «не где-нибудь в шумном городе». Не удовлетворяет привычная жизнь и царского сына («Буй-волк» — в настоящий сборник не вошло): тогда как старший брат стремился к царской жизни, младший — «наблюдал всю природную жизнь». Он «находился всегда в уединении, никогда он не участвовал в разных пиршествах и уклонялся от всех собраний». Близкой ему по духу оказывается и его невеста: «ничем я не занимаюсь — сказывала царевна — пользуюсь только тем, чем мир божий живет».

Эта мечтательность и некоторая даже порой сентиментальность героев Сороковикова находят полное отражение и в его словесной структуре, на которой отчетливо сказалась и книжная стихия. Особенно отчетливо это проявилось в сентиментальности описания могучего богатыря, Самойлы Кузнецова (см. № 36); он горько рыдает при неудачах с изготовленным для него оружием, целует свою палицу и т. д. Встречаются иногда у него и обороты, еще не отстоявшиеся, видимо, еще органически им неусвоенные: «настал роковой момент етого зверя», мышка передает добытый ею перстень «с нижайшим почтением» и пр. Но, в общем, язык Е. И. Сороковикова — яркий пример, как сильно и цепко вклиняется городской язык в речь деревни.[57]

Но, в отличие от безземельного Антона Чирошника, Егор Иванович не оторван от своей среды; наоборот, он очень тесно чувствует эту связь и подчеркивает ее и в своих сказках. Так, весь идейный смысл сказки о Самойле Кузнецове сводится к победе простого, «неотесанного» мужика над сильным и знатным богатырем («Ничего, — сказал Самойло Кузнецов, — увидите, чем мужик будет пахнуть!») Такие реминисценции, подчеркивающие тесную связь сказочника со своей средой, неоднократно встречаются и в других его сказках.

37. САМОЙЛО КУЗНЕЦОВ

НЕ в котором было царстве, не в котором было государстве, — именно в том, в котором мы живем, жил был крестьянин со старухою. Конечно, они, вот, люди были старые, не было у них детей, то они стали церковь строить и верха̀ золотить. Бог услышал молитву их, даровал им сына. Назвали этому сыну имя Самойло. Ну, конечно, не величали, а по фамилии его прозвали: Самойло Кузнецов.

Етот у них сын не по дням и не по часам рос, значит, он. Как пшаничное тесто на опаре. Ходил ихний сынишко в лес, ходил он уже с товарищами, с ребятами. Частенько ети забавы приходились всем не по сердцу: куво хватит за руку, у туво рука прочь: куво хватит за ногу, у тово нуга прочь. Стали приходить отцы и матери жаловаться на ихнего сына. Чтобы они уняли своего сына от едаких шуток. Сын ихой ни чего не понимает. Так что изо дня