Во сне и наяву. Титан - Борис Вячеславович Конофальский

вылезла она не сразу, а задержалась у входа и увидела, как всё сильнее начинает гореть Синекожий. Он уже перестал орать. Он согнулся, сгруппировался… Девочка поначалу даже не поняла, что он пытался сделать, и лишь потом ей стало ясно, что он… он пытался оторвать свою горящую руку, так как она горела по-настоящему. Нет, не язычки чёрного пламени, подёргиваясь, шевелились на ней. Рука пылала Чёрным огнём. Синяя кожа лопалась от жара, и, словно раскалённый жир, с хлопками от руки летели влажные чёрные чадящие искры, которые потом ещё жили некоторое время на земле чёрными язычками. Высший горел необыкновенно сильно, переживал страшную боль и, понимая, что Неугасимое пламя ползёт по руке вверх, пытался оторвать её, оторвать вместе с ним. Он прилагал и прилагал усилия, но… оторвать руку Совершенного не так-то просто даже для самого Совершенного, и, понимая, что у него не получается, Синекожий попытался перекусить кожу чуть выше сгиба, чуть выше локтя, и уже после этого оторвать горящую конечность. Но когда высший приблизил зубы к горящей руке, от его пылающей ладони снова с хлопком отлетела горящая капля и упала ему на щёку рядом с ухом. И сразу ожила тонким и длинным языком пламени. Второй своей рукой он попытался быстрым движением смахнуть этот язык, но лишь прикоснулся — и вспыхнули пальцы на второй его руке. Он снова взревел, взревел ещё громче и сильнее, чем в первый раз, и, уже не понимая, что делает, стал сбивать Чёрное пламя со своей горящей головы горящими руками. Света не успела сосчитать и до десяти, как вся голова Синекожего и все его руки уже пылали, пылали так сильно что, даже находясь в десятке метров от него, Светлана чувствовала жуткий жар. Она взглянула на свой факел и решительно откинула его от себя: ну его на фиг. А ещё ей захотелось убраться отсюда подальше, девочка предприняла попытку окончательно выбраться из щели и случайно, когда уже высунула голову, увидела Любопытного. И поразилась увиденным. Лю Циня совсем не интересовал ревущий и бьющийся в чёрном пламени Синекожий, Лю не смотрел на него, он присел у рюкзака Светы и, достав оттуда собачий череп, рассматривал его.

«Он что… Он копается в моём рюкзаке?».

По его виду, по его взгляду Света поняла, что череп собаки интересовал Любопытного немного больше, чем уже катающееся по земле высшее существо. Он отбросил череп в сторону. Не положил его в рюкзак обратно, а небрежно откинул, как ненужную вещь. И это обозлило девочку. И она стала выбираться из щели, в которой пряталась.

У неё и вправду с трудом разгибались колени, Света ободрала об стену руку, но всё-таки выбралась из-под плиты и с удовольствием выпрямилась — как раз тогда, когда её полностью объятый огнём преследователь бессильно рухнул на гору битого кирпича и немного сполз вниз. Он уже не ревел, у него горело почти всё тело, кроме ног; ниже колен пламя ещё не зашло. Тем не менее, Синекожий ещё шевелился, даже пытался встать. Всё это время девочка почти не чувствовала своей левой руки. Ни когда преследователь шёл за нею, ни когда она ждала его под плитой, её левая рука почти не напоминала о себе, а тут вдруг напряглась, стянулась в кулак: опасность, опасность. Девочка удивилась, ведь Синекожий горел чуть ниже её и даже встать не мог, и тогда она обернулась назад… И…

Каким-то чудом ей удалось отвести от себя удар своей собственной палки с шипами розы. Чудом! Но Любопытный, с весёлым оскалом смотревший на неё и сжимавший её палку двумя руками, снова попытался загнать в живот Светланы две жёлто-коричневых иглы.

Девочка схватила палку за конец и на какое-то мгновение удержала её.

— Лю, вы что? — воскликнула она со злым возмущением.

— Тупое животное! — проорал в ответ Любопытный. — На кой чёрт тебе задались эти вонючие псины!? Ведь было всё так хорошо!

Он оказался на удивление сильным и, держа палку Светланы двумя руками, ещё раз попытался загнать иглы в её тело, если не в живот… то хоть куда-нибудь… Возможно, у него это и получилось бы, но в эту секунду на место, где происходила схватка, влетела Сакура; молодая и сильная, но обычно робкая собака почти без звука, только коротко рыкнув, с разбега вцепилась в ногу Любопытного. Вонзила свои нешуточные зубы прямо ему в икру.

— У, падаль, — взвизгнул Лю Цинь пошатнувшись, потом он стал стряхивать собаку с ноги, но Сакура взяла его очень крепко и держала с низким рычанием, держала так крепко, что на нём уже лопнули его новые штаны.

Может, потому что Любопытный отвлёкся, Свете и удалось остановить иглы в нескольких сантиметрах от себя, поэтому она и успела вытянуть из ножен Кровопийцу. А Лю, пытаясь лягнуть собаку, отбросить её от себя, отвлекаясь на неё, всё-таки попытался навалиться на девочку, он оказался очень, очень сильным, и казалось, что страшные шипы розы вот-вот войдут в её тело, но она сделала взмах и быстро опустила тесак ему на правую руку, которой он сжимал палку: швыхх…

И сразу Свету обдало вонючей коричневой жидкостью из распоротой руки. Мерзкие брызги даже попали ей на лицо, Лю Цинь заорал и отдернул рассечённую руку, Свете сразу стало легче удерживать палку, теперь каждый из них держал палку только одной рукой, но две ядовитые иглы всё ещё мелькали перед Светланой, и она снова занесла тесак: швыхх…

Левую его руку она разрубила ещё сильнее, чем правую, и из неё тоже брызнула зловонная жижа, а Любопытный выпустил палку и, как будто сдаваясь в плен, поднял свои густо измазанные вонючей, липкой дрянью руки; он замер, старясь удержать равновесие и не упасть от того, что Сакура всё ещё трепала и трепала его ногу, а Светлана, недолго думая, быстрым, секущим ударом слева направо, раз… и распорола ему брюхо.

— Это вам за Саске.

У неё не было ни капли жалости к этому странному существу. Даже когда он грузно плюхнулся на землю и стал разрубленными руками затыкать распоротый живот, ей не было его жалко. Она просто отвела от себя тесак, уж больно он вонял, и крикнула:

— Сакура! Иди сюда, — и добавила, морща брезгливо нос. — А то перемажешься ещё в это…

Только тут собака выпустила ногу Любопытного