Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн

на Западе: Легат, Больм, Фокин. Особые надежды вызывал юный Нижинский, с его умением зависать в воздухе, блестящей техникой и выразительностью.

К 1909 г. князь Павел Дмитриевич Львов, бывший первым любовником Нижинского, захотев, видимо, избавиться от надоевшего развлечения, познакомил 19-летнего танцовщика с вернувшимся из Венеции Дягилевым. К этому времени роман с Мавриным подходил к концу: тот увлекся очень красивой балериной Ольгой Федоровой, и Дягилева раздражали его богемные друзья. В первый же вечер знакомства Нижинский стал любовником Дягилева, причем в своих воспоминаниях Нижинский пишет, что Дягилев предоставил ему активную роль, а сам удовлетворился ролью женщины. Описывая этот момент, Нижинский уже был в состоянии ссоры с Дягилевым и поэтому пишет, что шел на сближение без любви, только ради денег.

Но в других местах его воспоминаний и в воспоминаниях его жены проскальзывают свидетельства того, что первоначально с Дягилевым его связывали гораздо более теплые чувства, что его тянуло к этому сближению.

Да иначе бы он и не мог исполнять активную роль. К тому же богатых подарков как раз его прежний любовник давал ему больше, чем мог дать Дягилев, зато дружба с Дягилевым была интереснее, прочнее и перспективнее. Именно Дягилев готовил его к покорению мира, развивал, поднимал и вывез в Париж. Нижинскому, это было более, чем необходимо. Он сам понимал, что туповат, косноязычен, и дар его покоится на интуиции, а не на интеллекте. Дягилев и его артисты придали мужским ролям в балете еще больше важности: из «носителей балерин» мужчины превратились в премьеров, и Нижинский стал в этом первым.

Три французских банкира дали деньги — Ротшильд, Захаров и Рафалович. Театр Шатле специально перестроили. Французский антрепренер Астрюк придумал трюк: все 52 места в двух первых рядах лож были заняты самыми красивыми актрисами Парижа в блестящих нарядах и драгоценностях, при чем они были рассажены через одну — блондинки с брюнетками. Когда зажегся свет, еще до открытия занавеса раздались бурные аплодисменты, и праздничная атмосфера была обеспечена.

Пресса захлебывалась от восторга. Нижинский был объявлен богом танца, а Павлова — самим воплощением танца. О Дягилеве молчали, а ввиду перерасхода чемодан Дягилева был арестован за долги. Тем не менее когда Нижинский заболел, Дягилев повез его отдыхать в свою любимую Венецию. В Петербург вернулись с триумфом.

На следующий, 1910 год, привезли в Париж новые балетные постановки, и Нижинский опять блистал в них. По возвращении в Петербург он в 1911 г, танцуя в «Жизели», надел тот же костюм (по эскизу Бенуа), в котором блистал в Париже. Но дирекция Императорских театров возмутилась нескромностью этого костюма (под трико не было трусиков, а жилет укороченный), и от Нижинского потребовали извиниться и сменить костюм на старый. Он отказался и был уволен. Дягилеву пришлось взять его на круглогодичную оплату. Он вообще организовал постоянную труппу, с которой выступая не только в Париже, но и по всему миру. Начались их гастроли по главным сценам мировых столиц. Дягилев понимал, что с уходом из императорской труппы артисты теряют пенсию, и платил им щедро.

Нижинский жил в самых дорогих отелях вместе с Дягилевым, и никого в труппе это не удивляло. Не задавали лишних вопросов ни сестра Нижинского, Бронислава, балерина труппы — почему брат живет в Париже не с ней, — ни мать Нижинского Элеонора, когда приезжала в Париж — почему сын говорит ей вечером «Добраноц!» и идет спать с Дягилевым.

5. Конфликт с Нижинским

В сезон 1912 г. Дягилев решил повысить своего любимца до второго хореографа, чем возбудил ревность главного своего хореографа Фокина. Фокина разгневали и новации Нижинского — танец на пятках, копирование египетских фресок, которые он счел глупым фокусничаньем. Особенный гнев Фокина вызвала имитация Нижинским в «Послеполуденном отдыхе фавна» оргазма с шарфом нимфы. Эта имитация произвела скандал на премьере, а Фокин в знак протеста ушел из труппы. Нижинский остался главным хореографом и в этом качестве ставил «Весну священную» Стравинского. Спектакль провалился. Дягилев заявил, что публика не доросла до понимания этого шедевра, но в глубине души заколебался в своей вере в гениальность Нижинского. Многим было очевидно, что Нижинский не справляется с обязанностями хореографа: у него не было ни педагогического мастерства, ни простой способности внятно и убедительно объяснить свои идеи.

Михаил Фокин после 1905 г.

Сам Нижинский, наоборот, вознесся в самомнении и счел, что артисты слишком тупы, чтобы его понять, а Дягилев завидует его творческим способностям. Мелкие стычки и ссоры стали повторяться все чаще. Нижинского нервировала и дягилевская манера использовать не только свои, но и его деньги на спектакли, и он перестал одолжать Дягилеву свои деньги. А затем Дягилев и вовсе перестал платить Нижинскому — он ведь и так содержал его на свой счет: оплачивал его проживание и питание в лучших отелях, костюмы у самых дорогих портных, дарил ему драгоценности. Бывали ссоры, после которых Дягилева видели залитого слезами.

Тут подвернулась Ромола фон Пульски, молодая и бедная венгерская аристократка, со своей фанатичной влюбленностью в сказочного танцовщика, которого она видела на сцене в Будапеште. Она хитростью проникла в труппу Дягилева — якобы учиться танцу, а сама начала продуманную и неустанную охоту на Нижинского. Когда труппа отправилась пароходом в Америку на гастроли без Дягилева, ее тактика принесла успех. Несмотря на то, что молодой танцовщик не говорил на иностранных языках, а Ромола не знала ни польского, ни русского, она вскружила ему голову, ее беззаветное поклонение покорило его, и он, даже не извещая Дягилева, объявил, что женится на ней. Помолвку и свадьбу провели на корабле при стоянках в Рио-де-Жанейро и Монтевидео.

Бронислава Нижинская.

Приставленный к Нижинскому Дягилевым его верный слуга Василий сообщил хозяину в Венецию телеграммой о происшедшем. Дягилев был потрясен и взбешен. Почти пять лет вместе, столько сил и средств вложено, и такая демонстрация неуважения! Он собрал всех приближенных и спросил совета, как понимать эту измену — была ли она задумана и подготовлена в тайне? Бакст сказал, что вряд ли: ведь Вацлав перед поездкой не покушал новых рубашек и