Берта Исла - Хавьер Мариас

минимум за тридцать. И она никак не могла соприкасаться с его жизнью. У Клэр были очень светлые волосы, тонкие черты, но выражение лица казалось довольно решительным и даже слегка необузданным, выдававшим пылкость натуры. Красивые брови дугой изгибались к вискам и были темнее волос. Очень красный рот, какой бывает у детей и подростков. Слегка опущенные вниз уголки губ придавали лицу выражение то презрительное, то печальное, словно предвещая трудный характер – и для окружающих, и для нее самой. Но она часто улыбалась, и тогда уголки губ поднимались радостно и мечтательно, открывая разделенные промежутками резцы, – эти губы однажды сведут с ума какого-нибудь мужчину или нескольких мужчин. Ее внимательный взгляд быстро и остро перебегал с фигуры на фигуру и из-за этой стремительности, наверное, ни на одной надолго не задерживался. “Смотри, Дерек, это Наполеон, мы про него проходили в школе” или “А Дарта Вейдера я уже видел, не пропусти его. Обернись, ты уже проскочила мимо”. Но очень скоро живой взгляд девочки остановился и на Томе Невинсоне, она заметила, с каким любопытством он ее рассматривает, заметила, что этот мужчина то и дело возникает рядом, повторяя их сумбурный маршрут. Однако Клэр не испугалась, а исподволь и с не меньшим любопытством поглядывала на него – правда, робко или застенчиво, как и подобало девочке ее возраста. Кажется, она не видела в таком внимании ничего плохого или непристойного – ничего, кроме дружелюбия и симпатии. Симпатии и напряженной работы мысли, словно он пытался решить какую-то загадку. Детям, еще не перешедшим в подростковый возраст, которых взрослые предпочитают не замечать, льстит неожиданный интерес с их стороны. Льстит и забавляет. Они начинают чувствовать свою особость и свою значимость. Так произошло и с Клэр (Дерек был еще по-детски рассеянным и вряд ли что-то заметил). Девочка продолжала весело бегать и рассматривать фигуры, но, где бы ни оказалась, старалась краем глаза проверить, по-прежнему ли Том Невинсон (или это был Дэвид Кромер-Фиттон?) с тем же милым вниманием смотрит на нее или ему эта игра уже надоела. Клэр вела себя вежливо и даже смущенно, но без малейшего страха. В конце концов, что могло с ними случиться здесь, в таком людном и интересном месте?

Томас так и не заметил рядом с ними родителей или учителей. Хотя дети казались еще слишком юными, чтобы самостоятельно пойти в Музей мадам Тюссо. Скорее всего, старшие, то есть родители, ждали их в музейном магазинчике, в кафетерии или на улице, поскольку их самих музей не привлекал. Погода стояла хорошая, и взрослые, надо полагать, спокойно сидели в парке или на террасе ресторана. Отец и мать или кто-то один из них, например мать. Мать, мать… чье лицо они унаследовали. И вдруг в голове у Тома сверкнул луч: эти дети… Нет, девочка… Девочка была живой копией Дженет, они оба были на нее похожи, но у девочки именно потому, что она была девочкой, сходство с Дженет было поразительным – именно ее черты в миниатюре повторялись у Клэр. Вот откуда, вот откуда, вот из какой части его минувшей жизни явилась Клэр. Дженет. Для него она была Дженет, и точка. Была той самой Дженет из их далекой юности, той самой Дженет, к которой он изредка ходил на свидания, с которой спал и фамилию которой узнал только после ее гибели, хотя потом уже никогда не забывал. Девочка Клэр казалась дочкой – не просто казалась, но и была дочкой Дженет Джеффрис, хотя бедная мертвая Дженет никак не могла бы ее родить.

Том редко думал о Дженет Джеффрис в последние двадцать или двадцать с небольшим лет, и лицо ее постепенно утратило реальные черты, выцвело и растворилось в памяти, но только до нынешнего часа, когда он увидел девочку, которая просто не могла не быть ее дочкой, поскольку сходство было фантастическим. Теперь ему словно показали фотографию Дженет – и он сразу же отчетливо вспомнил тонкие, но решительные и даже своевольные черты, ослепительно-светлые волосы, по-скандинавски светлые, возможно крашеные, которые иногда, в лучах заходящего солнца, напоминали золотой шлем, словно эти лучи доставались только ей одной, пробиваясь сквозь летучие оксфордские облака, так что на улице ее можно было узнать издалека и ни с кем никогда не спутать; ярко-алый рот, чуть детская улыбка из-за широко расставленных зубов – точно как у этой девочки, только девочка была еще девочкой. И Том тотчас вообразил подвижную фигуру Дженет, голое – или полуголое – тело, поскольку видел ее такой не раз, а в последний вечер даже наклонился, чтобы рассмотреть получше, и потянулся рукой к ее вспухшей вагине, в которую недавно входил и которую она еще не успела вымыть. С тех пор прошла тысяча лет. После той ночи он прожил много жизней, а вот ее жизнь тогда же и оборвалась.

На самом деле он перестал думать о Дженет сразу же. Известие о ее гибели потрясло его, но Том не успел по-настоящему осознать случившееся, испугаться и погоревать, как он поступил бы в иных обстоятельствах, если бы оно не коснулось его самого напрямую и столь жестоко. Он мгновенно ощутил нависшую над ним опасность, а юношеский эгоизм несокрушим: ему пришлось думать в первую очередь о себе, о том, как отвести беду от себя. “Я не убивал ее, я-то это знаю, – молнией пронеслось у него в голове, – но даже если бы убил я, главной моей заботой стало бы не дать себя поймать, выйти сухим из воды; ведь и человек, убивший кого-то по чистой случайности, сразу испытывает ужас и начинает придумывать способы защиты, искать пути спасения, чтобы жизнь его не была погублена или не слишком сильно переменилась, хотя жизнь убитого им человека переменилась настолько, что его просто не стало, он больше не существовал”. То убийство определило жизнь Тома и в каком-то смысле украло судьбу, намеченную им для себя. Он принял поставленные ему условия и посвятил себя Делу, постаравшись выкинуть из головы историю, которая привела к столь драматичному повороту событий и была сравнима с землетрясением, к тому же Тома целиком поглощали сыпавшиеся на его голову задания. Если и было что-то хорошее в постоянном риске и непрерывной смене масок, так это то, что они мешали возвращаться к мыслям о причине, заставившей его принять безумное решение. Порой он вообще о том дне забывал, а значит, забывал и о несчастной Дженет. Их отношения, в конце-то концов, были несерьезными, сродни гигиеническим процедурам. С обеих сторон, хотя со стороны Дженет,