Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

на черном огне, – вспомнил Аарон, – каббалисты, мистики, считают, что истинный смысл Торы не в словах, а в промежутках между ними… – эти строки он знал наизусть:

– Встань, подруга моя, прекрасная моя, ступай за мною. Зима прошла, дождь миновал, удалился. Цветы показались на земле, время пения настало, голос горлицы слышен в стране нашей. На смоковнице зреют плоды, виноградные лозы в цвету благоухают. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, иди за мной! Голубка моя в расселинах скал, под кровом уступов! Дай мне увидеть лик твой, дай мне услышать голос твой! Ибо голос твой сладок, и лик твой прекрасен… – гроза затихала, уходя на север, редкие капли постукивали по крыше вышки.

Аарон услышал скрип ступеней, шорох снаружи. Потянувшись за винтовкой, он как всегда забыл о своем росте. Юноша стукнулся головой о шифер:

– Шабат, нельзя ругаться… – он потер затылок, – дежурку не рассчитывали на таких высоких, как я… – он ожидал увидеть сержанта:

– Дождь почти закончился. Может быть, мне решили устроить внеурочную проверку. Хотя четыре часа ночи на дворе, почему ему не спится…

На него пахнуло горьковатым ароматом цветов, влажным запахом ливня. Она собрала черные волосы на затылке, но одна прядь, выскользнув из пучка, падала на промокший воротник рубашки. В вырезе блеснуло белое, нежное, она взмахнула ресницами:

– Кузен, то есть Аарон, я хотела, хотела… – он больше ничего не мог сделать:

– Горлица моя, моя голубка. Это о ней, о Хане. Голос твой сладок и лик твой прекрасен…

Робко протянув руку, он коснулся мягкого локона, маленького уха, провел пальцами вниз. Там все было жарким, она покачнулась, едва удерживаясь на ступеньке. Лестница зашаталась под ветром, Аарон спохватился:

– Что я делаю, она сейчас сорвется. Не сорвется, я никуда ее не отпущу… – Хана приникла к нему, закрыв глаза. Одной рукой удерживая девушку, он искал губами ее губы:

– Как ты прекрасна, возлюбленная моя, как прекрасна… – шептал Аарон. Дверь вышки захлопнулась, винтовка полетела прочь:

– Очи твои, очи голубиные… – обнимая Хану, он опустился с ней на пол.

Жалюзи плотно закрыли, но Хана, пошевелившись, решила, что на дворе рассвело. Сквозь щели пробивался туманный луч солнца, снаружи щебетали птицы. Растрепанная голова девушки лежала на плече Аарона. Даже во сне он не выпускал ее из рук, баюкая под армейской курткой:

– Это его одежда, – Хана сладко зевнула, – все сухое. Мои брюки и рубашка промокли, пока я сюда бежала… – она выскользнула из солдатской казармы, когда ребята нехотя потянулись по кроватям:

– Половина четвертого ночи… – жалобно сказала девушка, – милые мои, хоть и Шабат на дворе, но ваши командиры меня не похвалят. Тем более, завтра еще один концерт… – ей не хотелось подниматься с половиц будки, не хотелось никуда уходить:

– Я обещала ребятам настоящее парижское кабаре, – задорно подумала Хана, – они его и получат. Только мне недолго осталось выступать на сцене… – ночью Аарон сказал ей, что хупу можно поставить прямо на базе:

– Рав Яаков приедет в воскресенье утром… – он целовал маленькую грудь, худые ребра, касался губами теплого живота, вдыхал запах мускуса, – миньян здесь найдется, даже десять миньянов. Мне дадут разрешение на свадьбу, ничего необычного в этом нет. У нас много женатых бойцов, евреи из Северной Африки рано идут под хупу. Меня поведет дядя Авраам, а тебя Анна…

Дате подняла тонкий палец, с намотанной на него красной ниткой:

– Смешно, у тебя есть такая же. Эту мне дали в Иерусалиме, прямо на рынке, то есть около него… – Дате бродила по улице Яффо, рассматривая витрины магазинов, выбирая подарки для семьи:

– Дяде Мишелю, тете Лауре, Пьеру, Джо в Мон-Сен-Мартен… – шевеля губами, она едва не натолкнулась на старуху с пучком красных ниточек. Пожилая женщина затрясла копилкой:

– Мицва, мицва… – девушка полезла за кошельком, звякнула монетка, старуха внезапно прищурилась. Ловко схватив запястье Дате, она быстро повязала ниточку:

– Не снимай, – строго велела женщина, – смотри, чтобы не порвалась. Если порвется… – она вздохнула, – то пройдет много времени, прежде чем ты здесь окажешься. Много времени, много страданий… – старуха что-то забормотала. Бесцеремонно схватив Дате за плечи, она развернула девушку лицом на восток:

– Ты будешь жить там, – сообщила старуха, – но не сейчас, не сейчас… – она улыбнулась:

– Обманчива красота и преходяща прелесть, только женщину, боящуюся Бога, надо хвалить. Много было дочерей достойных, но ты превзошла всех… – ниточка Дате плотно облегала ее запястье. Аарон кивнул:

– В Иерусалиме их многие носят. Мне какая-то женщина повязала, тоже на улице Яффо. Может быть, та же старуха, что и тебе…

Из шепота незнакомки, собиравшей цдаку, Аарон только уловил, что ему надо жить в Иерусалиме:

– Но что другое она могла еще сказать, – подумал юноша, – кажется, она еще добавила, что я не должен снимать мою ниточку. Но я снял, вместо кольца для Ханы… – поцеловав каждый ее палец, он рассмеялся:

– Кольца здесь не найти, но после исхода субботы я позвоню раву Яакову. Он заглянет в Сдерот, в тамошних синагогах нам помогут… – они договорились, что Хана останется в Израиле:

– Пока ты служишь, пока ты не раввин, я еще могу выступать, – весело сказала девушка, – майор Шломо, дирижер военного оркестра, не поверит своему счастью. Я бы пошла в армию, но замужних туда не берут. Устроюсь на радио, буду давать частные концерты, ездить с военным ансамблем… – она покраснела, Аарон шепнул:

– Может быть, тебе недолго придется ездить. То есть я бы хотел, чтобы так случилось… – жаркое дыхание защекотало его ухо:

– Я бы тоже хотела, милый. Пусть у нас появится маленький Меир или маленькая Малка, в честь моей мамы… – Хана подумала о Тикве:

– Она такая счастливая, всегда улыбается. У нее тоже так с ее Аароном. Когда любишь, все получается само собой, ни о чем не надо думать. Словно в легенде об ангелах, что встречаются на небе и договариваются о предназначенных друг другу парах. Мы с Аароном были созданы друг для друга, только моему ангелу пришлось подождать год, пока он родился… – Хана должна была отправить телеграммы о браке из Тель-Авива:

– Мама обрадуется, – уверил ее Аарон, – она всегда восхищается тобой, говорит, что ты очень талантливая. И ты всегда сможешь преподавать музыку, это разрешено… – длинные, темные ресницы юноши дрогнули. Не открывая глаз, он привлек Хану к себе:

– Я вижу сон, и хочу, чтобы он длился вечно… – Хана хихикнула:

– Во сне тоже такое случается… – девушка приникла к нему, – я думала, что только наяву… – он прижался щекой к теплой спине:

– Сейчас сон станет явью, обещаю… – она застонала:

– Уже становится. Хорошо, милый, так хорошо, я и не думала, что так бывает… – за окнами перекликались голуби:

– Голос горлицы, – шептал Аарон, – это о тебе. Ты моя горлица, мое счастье, моя весна, моя страна. Ты мой дом, Хана… – отдышавшись, девушка раскинулась на нем:

– В Шабат, оказывается, такое можно, – весело сказала она, – помнишь, ты ночью говорил, что даже нужно… – он поцеловал изящный нос, припухшие, немного раскосые глаза:

– Когда придет Машиах, каждый день будет, как шабат. Теперь у меня появилось самое веское желание его прихода… – Хана блаженно, счастливо улыбалась:

– Но сегодня на концерте тебе все равно нельзя быть… – Аарон помотал головой:

– Нет. Но ты мне все повторишь, когда мы останемся вдвоем… – пошарив среди разбросанной одежды, Хана ахнула:

– Почти восемь утра. Сейчас тебе принесут завтрак, а меня никто искать не станет. Все решат, что я сплю… – Аарон взял ее лицо в руки:

– Так и должно быть. Отдохни, голубка моя. Вечером мы не сможем встретиться, перед хупой не положено. Но завтра мы станем мужем и женой… –