Оно. Том 2. Воссоединение - Кинг Стивен

(прибыло извне охочее до земных женщин прибыло чтобы ограбить всех женщин и изнасиловать всех мужчин слушай Фрэнк ты хотел сказать ограбить всех мужчин и изнасиловать всех женщин кто ведет это шоу глюпый человек, ты или Джессус? Виктор частенько так говорил или что-то похожее на это)

прибыло из межзвездного пространства. От одного взгляда на звездное небо по коже побежали мурашки: слишком оно большое, слишком черное. И так легко представить себе, как оно все становится красным, так легко представить себе, как из линий огня формируется Лицо…

Он закрыл глаза, дрожа всем телом, прижимая руки к животу, и подумал: «Ниггер мертв. Кто-то услышал, как мы дрались, и вызвал копов, чтобы они проверили, что там такое, ничего больше».

Но зачем «скорая»?

– Заткнись, заткнись, – простонал Генри. Он вновь почувствовал прежнюю ярость; вспоминал, как они снова и снова били его в те давние дни – давние дни, которые казались теперь такими близкими и жизненно важными, – как всякий раз, когда он уже думал, что они у него в руках, каким-то образом они ускользали, просачиваясь сквозь пальцы. Так произошло и в тот последний день, когда Рыгало увидел эту сучку, бегущую по Канзас-стрит к Пустоши. Он это помнил, да, помнил достаточно ясно. Когда тебя пинают в яйца, ты это запоминаешь. А в то лето с ним такое случалось снова и снова.

Генри с трудом сел, морщась от пронзающей кишки боли.

Виктор и Рыгало помогли ему спуститься в Пустошь. Он шел как мог быстро, несмотря на дикую боль в яйцах и нижней части живота. Потому что пришло время с этим покончить. Они следовали по тропе, ведущей к поляне, от которой пять или шесть троп расходились, словно радиусы паутины. Да, именно здесь играли эти сопляки; и определить это мог не только Тонто 134. Тут и там валялись обертки от конфет и батончиков, оборванный конец от рулона пистонов, черных и красных. Несколько досок и опилки говорили о том, что здесь еще и что-то строили.

Он помнил, как стоял посреди поляны и оглядывал деревья в поисках шалаша, построенного на одном из них. Если бы нашел, то залез бы в него и, прячься девчонка там, перерезал бы ей глотку, а потом щупал бы за сиськи, пока они не перестали бы двигаться.

Но найти шалаш он не смог, как не смогли ни Виктор, ни Рыгало. И знакомое раздражение охватило его. Они с Виктором оставили Рыгало стеречь поляну, а сами пошли к реке. Но и там не нашли следов девчонки. Он помнил, как наклонился, поднял камень и…

8

Пустошь – 12:55

…бросил в воду, разъяренный и сбитый с толку.

– И куда, на хрен, она пошла? – спросил он, развернувшись к Виктору.

Виктор покачал головой:

– Не знаю. У тебя кровь.

Генри посмотрел вниз, увидел темное пятно, размером с четвертак, на промежности джинсов. Резкая боль ушла, низ живота едва заметно ныл, но трусы становились маловаты и уже жали. Яйца распухали. Вновь он почувствовал нарастающую злость, будто узловатая веревка стянула сердце. Это сделала девчонка.

– Где она? – прошипел Генри, глядя на Виктора.

– Не знаю, – ответил Виктор лишенным эмоций голосом, с отсутствующим видом, будто загипнотизированный или получивший солнечный удар. – Убежала, наверное. Она уже могла добраться до Олд-Кейп.

– Туда она не пошла, – возразил Генри. – Она прячется. У них есть какое-то место, и она там прячется. Может, это не шалаш на дереве. Может, что-то еще.

– Что?

– Я… не… знаю! – проорал Генри, и Виктор отпрянул.

Генри стоял в Кендускиге, оглядываясь, холодная вода, бурля, перетекала через его сапоги. Его взгляд остановился на бетонном цилиндре, возвышающемся над насыпью в двадцати футах ниже по течению – насосной станции. Генри вышел из воды и направился к цилиндру. Кожа на лице, казалось, натянулась, глаза широко раскрылись, чтобы видеть больше и лучше. И он буквально почувствовал, как короткие волосики в ушах зашевелились, пришли в движение, словно водоросли под приливной волной.

Низкое гудение доносилось из насосной станции, и он видел трубу, которая выходила из насыпи и заканчивалась над Кендускигом. Поток густой жижи вытекал из трубы в воду.

Он наклонился над железной решеткой, накрывающей цилиндр.

– Генри? – нервно спросил Виктор. – Генри? Что ты делаешь?

Генри не потрудился ответить. Одним глазом приник к круглой дыре в решетке, но не увидел ничего, кроме черноты. Приложил к дыре ухо.

– Жди…

Голос приплыл к нему из черных глубин, и Генри почувствовал, как внутри у него все похолодело, вены и артерии превратились в ледяные трубки. Но вместе с этими ощущениями пришло и почти незнакомое чувство: любовь. Его глаза раскрылись еще шире. Глупая улыбка растянула губы. Тот же голос, что и с луны. Только теперь Оно оказалось внизу, на насосной станции… внизу, в канализационных тоннелях.

– Жди… наблюдай…

Он ждал, но больше ему ничего не сказали – только мерно гудели насосы. Он вернулся к Виктору, который настороженно поглядывал на него. Ничего ему не сказал, позвал Рыгало. Какое-то время спустя тот появился.

– Давай сюда, – бросил ему Генри.

– Что будем делать, Генри? – спросил Рыгало.

– Ждать. Наблюдать.

Они тихонько подкрались к поляне и сели, не выходя на нее. Генри попытался стянуть вниз трусы, чтобы они не давили на распухшие яйца, но попытка эта вызвала очень уж сильную боль.

– Генри, что… – начал Рыгало.

– Ш-ш-ш!

Рыгало замолчал. У Генри была пачка «Кэмел», но сигареты он раздавать не стал. Не хотел, чтобы сучка унюхала табачный дым, если находилась где-то неподалеку. Он мог бы объяснить, но не видел в этом необходимости. Голос произнес только два слова, и ему все стало ясно. Они здесь играли. Скоро придут другие. И чего гоняться только за одной сучкой, если они могли добраться до всех семерых маленьких говнюков?

Они ждали и наблюдали. Виктор и Рыгало, казалось, заснули с открытыми глазами. Просидели они недолго, но этого времени Генри хватило, чтобы подумать о многом. К примеру, о том, как этим утром он нашел нож. В последний учебный день Генри носил с собой другой нож, а потом где-то его потерял. Этот был круче.

Его прислали по почте.

В каком-то смысле.

Генри стоял на крыльце, глядя на помятый, наклонившийся почтовый ящик у их дома, пытаясь понять, что же такое он видит. Над ящиком висели воздушные шарики. Два привязали к металлическому крюку, на который почтальон иногда вешал посылки, остальные – к флагштоку. Красные, желтые, синие, зеленые. Словно какой-то странный цирк глубокой ночью прошел по Уитчем-роуд, оставив по себе этот след.

Подходя к почтовому ящику, он увидел, что на шариках нарисованы лица – лица сопляков, которые доставали его все лето, выставляли на посмешище при любой возможности.

Он смотрел на эти физиономии, разинув рот, а потом шары полопались, один за другим. Его это порадовало. Он словно заставил их полопаться. Только подумав об этом, убил силой мысли.

Крышка почтового ящика неожиданно распахнулась. Генри подошел, чтобы посмотреть, нет ли чего внутри. Хотя почтальон добирался в такую даль только после полудня, Генри не удивился, увидев в почтовом ящике плоскую прямоугольную посылку. Вытащил ее. Прочитал адрес: «Мистеру ГЕНРИ БАУЭРСУ, БДП 135 № 2, ДЕРРИ, штат МЭН». Прочитал обратный адрес: «Мистер РОБЕРТ ГРЕЙ, ДЕРРИ, штат МЭН».

Он разорвал оберточную бумагу, бросил на землю. Внутри оказалась белая коробка. Открыв ее, Генри увидел нож с выкидным лезвием, лежащий на белой вате. Он отнес коробку в дом.

Его отец спал на соломенном тюфяке в окружении пустых банок из-под пива, живот возвышался над желтыми трусами. Генри опустился рядом с ним на колени, прислушался к храпу и дребезжащему дыханию отца, наблюдая, как его лошадиные губы поджимаются и морщатся при каждом вдохе.

Генри приставил торец ножа, из которого выскакивало лезвие, к тощей шее отца. Тот чуть дернулся, а потом вернулся в глубокий пивной сон. Генри держал нож у шеи минут пять, глаза его затуманились задумчивостью, подушечка большого пальца поглаживала серебристую кнопку на боковой поверхности ножа. Голос с луны заговорил с ним – шептал, как весенний ветер, вроде бы теплый, но с запрятанным внутрь холодом, шуршал, как растревоженные осы в гнезде, убеждал, как ловкий политик.