Эта покорная тварь – женщина - В. Гитин

Поиски шлюхи, соответствующей ее представлениям о важности и ответственности момента, успехом не увенчались, и в конце концов В. сама исполнила эту роль, предварительно напоив сына шампанским.

В итоге мальчик стал постоянно требовать от матери близости, угрожая в противном случае возобновить занятия мастурбацией.

* Ж., 18 лег, студентка.

В предпраздничный день, когда мать уехала в соседний город навестить сестру, Ж., возвращаясь домой после институтского вечера, долго стояла у подъезда со своим однокурсником. Было уже за полночь, когда появился ее отец, возвращавшийся с семейного торжества друзей их семьи. Ж., попрощавшись со своим провожатым, вошла вместе с отцом в их квартиру. Отец, будучи изрядно во хмелю, направился в ванную, стал под прохладный душ, но эта мера отрезвления оказалась неэффективной, и он пошел в свою комнату, где сразу же уснул. Ж., разгоряченная выпитым на институтском вечере и поцелуями сокурсника, долго не могла уснуть, ходила по своей комнате, потом выпила чай на кухне, а затем вошла в комнату, где спал отец, ртом возбудила его фаллос и села сверху...

Когда отец сообразил, что происходит, факт инцеста был уже свершившимся.

Их сексуальные отношения продолжались и впоследствии, пока Ж. не вышла замуж и не забеременела.

* (Из сообщений д-ра Краффт-Эбинга)

Неисследованными в психическом отношении остались следующие случаи:

— где женщина клала на себя своего сына пяти с половиною лет и совершала с ним безнравственные действия;

— где 17-летняя девушка клала на себя своего 13-летнего брата, мастурбировала его и совершала акт соития.

В следующих случаях дело идет о субъектах отягощенных.

Legrand (Annal. med.— psych. 1876) сообщает об одной 15-летней девушке, которая побуждала своего брата совершать с ней всевозможные половые эксцессы; когда после двух лет половых сношений с сестрой мальчик умер, она совершила покушение на убийство одного из своих родственников.

Сюда же относится случай, где одна 36-летняя замужняя женщина вывешивалась обнаженной грудью в окошко и, кроме того, жила со своим 18-летним братом.

Наконец, случай, где женщина 39 лет была до смерти влюблена в своего сына, жила с ним, забеременела и вызвала выкидыш.

Thoinot сообщает о 44-летней нимфоманке, которая покушалась на самоубийство вследствие несчастной любви к своему 23-летнему сыну и которая была доставлена затем в психиатрическую клинику. Она ему положительно не давала покоя, постоянно целовала его, однажды ночью сделала настоящее покушение на изнасилование, так что он должен был прогнать ее. Это, однако, не удержало ее от новых покушений. Временами ей удавалось овладевать собой, но затем снова наступали приступы страсти. Когда она убедилась в том, что не может исправиться, то совершила покушение на самоубийство.

Еще ужаснее случай, сообщаемый Tardieu. Одна хроническая нимфоманка, гомосексуалистка, целыми часами мастурбировала свою 12-летнюю дочь. При этом она приходила в состояние сильнейшего возбуждения».

В тех случаях, когда инцест не сопряжен с громким скандалом, он, как правило, скрыт от окружающих и является внутрисемейным делом и редко становится достоянием посторонних.

Но встречается немало случаев, когда факт инцеста сопутствует и тяжелой психопатии, и преступно-насильственным действиям, что подтверждают наблюдения Р. Краффт-Эбинга и других исследователей.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

«Когда мы поужинали за великолепно сервированным столом, я его спросила;

— Как мне исправить то зло, что я принесла вам из-за своей испорченности? Знаете, господин Берноль, мое положение не из легких. Я постоянно настороже, мне приходится следить за каждым своим шагом. Я близка к всесильному министру, я — его подруга; стоит ему только шевельнуть пальцем, и я погибла. А в прошлый раз, когда вы стояли передо мной, я воспринимала вас не как своего отца и, признаться, чувства, обуревавшие меня, были совсем не дочерними. Я ощущала в себе что-то в тысячу раз более нежное, более возвышенное, чем чувство дочери к отцу, я боялась не совладать с собой и была вынуждена притвориться холодной и даже грубой и жестокой. Что еще оставалось мне делать? Ведь меня переполняла святая, неземная любовь... Да, Берноль, я знала, что вы любили мою мать, и я хотела, чтобы вы так же полюбили меня, но если мы оба хотим познать счастье, нам надо быть предельно осторожными: осторожность — это наше спасение. Но из тех ли вы мужчин, на которых может положиться женщина?

Честный и порядочный Берноль содрогнулся, услышав такие слова.

— Милая моя девочка,— заговорил он в глубоком смятении и замешательстве,— я хочу лишь пробудить в тебе чувство дочерней любви, только это мне нужно; религия и честь, которыми я дорожу несмотря на мое нынешнее положение, не позволяют мне принять от тебя другое чувство. Не упрекай меня в бесчестии за то, что я тайно сожительствовал с твоей матерью, ведь мы оба считали, что наши добровольные и нерасторжимые узы угодны Небу, хотя то, что мы делали, было незаконным с точки зрения морали. Я понимаю это, я это понимал и тогда. Природа и Бог простили нас, но то, что ты предлагаешь сейчас,— это чудовищно! Чудовищно в глазах Природы и в глазах Бога!

— Какой же вы косный и отсталый человек! — воскликнула я, ласково целуя его в щеку и поглаживая ему бедро,— Но, увы, я вас обожаю,— продолжала я с возрастающим жаром.— Неужели мои чувства вас нисколько не трогают? Дайте же мне жизнь во второй раз, ибо моя единственная мечта — иметь от вас ребенка; своей первой жизнью я обязана вашей любви, гак пусть и со второй будет то же самое. Вы дали мне жизнь, так неужели теперь отнимете ее у меня? Да, Берноль, да, я без тебя умру.

Две, белые как снег, груди, красивейшие в мире груди как бы невзначай выглянувшие из-под корсажа, глаза, наполненные истомой и надеждой. и вожделением, блуждающие руки, гладящие отцовские бедра, расстегивающие отцовские панталоны, подбирающиеся к твердеющему на глазах органу, который дал мне жизнь,— все это не могло не пробудить страсть Берноля.

— Боже мой, что ты со мной делаешь? — жалобно произнес он.— Я же не вынесу этого! Как я буду смотреть в глаза живому образу твоей матери, которую я боготворил до самой ее кончины?

— Сегодня, милый Берноль, твоя возлюбленная оживает: посмотри на меня — ведь перед тобой та, кого ты так страстно любил когда-то; смотри, как волнуется ее грудь, целуй же ее жарче, и любовь твоя возродится. Разве ты не видишь, до какого состояния ты меня довел? Взгляни, жестокий,— добавила я, приподнимая юбки и откидываясь на спину.— Да, да, смотри и продолжай упрямиться, если у тебя нет сердца.

Так простодушный Берноль, сраженный наповал, угодил в западню, которую я ловко подстроила для его добродетели; где ему было понять, что если женщина ласкает ничтожное существо, она лелеет в своей черной душе только одну мысль — уничтожить его.

Обладавший трепетным членом — жестким, каким-то, я бы сказала, таинственно одухотворенным, а самое главное, необыкновенно длинным,— Берноль доставил мне немалое наслаждение, а я, вдохновленная его искренним пылом, отвечала ему тем же, и впиваясь руками в его ягодицы, судорожно прижимала его к себе. Наслаждение это длилось несколько долгих минут, затем я высвободилась из его объятий, скользнула вниз и мертвой хваткой впилась губами в предмет — первопричину моего земного существования, после чего снова втолкнула его в свое влагалище до самого корня. Берноль кончил и едва не потерял сознание, я моментально ответила мощнейшим оргазмом, почувствовав, что мое греховное чрево, запятнавшее себя кровосмешением, наполнилось тем самым семенем, которое много лет назад было брошено в утробу моей матери...

Изнемогая от любви, оказавшись во власти божества, которое заставило его забыть и честь и совесть, чьи веления он исправно исполнял до сих пор, Берноль упросил позволить ему остаться у меня на ночь. Разумеется, я согласилась с радостью — настолько возбуждала меня мысль о том, что я до утра буду совокупляться со своим родным отцом, которому моя порочность вынесла смертный приговор.

Усердие Берноля превзошло все мои ожидания: он семь раз сбросил в меня свою сперму, а я, подстегиваемая чудовищными картинами, теснившимися у меня в голове, отвечала на каждый его оргазм двумя, еще более бурными извержениями, так как предвкушала наутро лишить жизни этого вдвойне несчастного человека: во-первых, потому что ОН оказался моим отцом, во-вторых,— и это было для него еще хуже,— потому доставил мне огромное наслаждение. Посреди ночных утех я с притворным испугом сказала ему, что боюсь, как бы наша беспечность не привела к беременности, которая скоро сделает нашу связь очевидной, и подставила ему свой восхитительный зад, предлагая изменить маршрут и проторить безопасную тропинку, но, увы, порок был совершенно чужд сердцу моего порядочного отца; вы мне не поверите, но он, оказывается, не имел никакого понятия о подобной гадости (он именно так и выразился — «гадости»), однако он тут же стал уверять меня, что если и совершит этот постыдный акт, то только из предосторожности и от избытка любви. Словом, этот неплохо оснащенный софист три раза проникал в мою заднюю норку. Так прошла генеральная репетиция, необходимая для спектакля, который должен был состояться на следующий день, и она так сильно на меня подействовала, что я лишилась чувств от необыкновенного удовольствия.