Джура - Георгий Тушкан

Было нечто странное в том, что басмачи двигались не маскируясь: это могло привлечь внимание советских пограничников.

Когда галька зашуршала у них под ногами, Саид дал знак, и Джура взял Тэке на ремень. Густые заросли колючего шиповника преградили им дорогу. Саид опустился на колени и полез по тропинке, проложенной зверями. Густые ветви над головой не пропускали света.

Зеленый тоннель вывел путников к узкому дикому ущелью, загроможденному валунами и обломками скал. Из-под камней доносился глухой шум потока.

Слева послышались далекие выстрелы. Саид сел на камень с озадаченным видом.

— Басмачи с пограничниками! — сказал он.

— Теперь нам не пройти: еще примут за басмачей, — произнес Чжао.

Немного погодя раздались выстрелы правее. Саид забеспокоился.

— Надо спешить, — сказал он. — Здесь есть еще один путь, только он очень труден. Пройдем ли?

— Пройдем, конечно, пройдем! — зашептал Кучак, испуганно оглядываясь назад. — А где мы?

— Это уже отроги Заалайского хребта, возле Маркан-Су. Наверх вылезем — граница.

— Чего же ты медлишь? — сердито спросил Джура. — Или хочешь, чтобы подоспевшие басмачи нас перестреляли?

— Мне кажется, внизу, в кустах, люди, — сказал Чжао.

Кучак без слов быстро полез вверх, за ним двинулись встревоженные друзья. Отвесные скалы преградили им путь, и сверху пахнул морозный воздух.

Саид подошел и указал на спускавшуюся откуда-то сверху темную полосу в локоть шириной.

— Перегной, — сказал он. — Засовывайте в него руки по локти и лезьте наверх. Это и будут ступеньки. Вниз не смотрите.

Джура подошел к щели и недоверчиво ткнул ногой мягкую, рыхлую массу.

— Пусти меня, если боишься, — сказал Кучак дрожащим голосом.

Джура удивленно посмотрел на него.

Они полезли, погружая руки и ноги в земляную массу, оседавшую под их тяжестью. Джура тащил Тэке на плечах, привязав его веревкой.

Бывают такие минуты в жизни даже слабых людей, когда они проявляют исключительную силу. То же случилось теперь и с Кучаком. Им овладела такая ярость ко всему, что преграждало ему путь домой, что он не отставал ни на шаг.

Саида подгонял страх попасть в руки Кипчакбая.

Страшная черноземная щель осталась внизу.

— Поспешим! — требовал Джура. — Поспешим, пока не взошло солнце и утренний мороз сковывает снег.

Задыхаясь и падая, прошли они высокогорные тундры и по крепкому насту взошли на гору. Перед ними в лучах восходящего солнца сверкали вечные снега родных памирских вершин.

— Можно отдохнуть, — сказал Саид. — Дальше дорога спокойная.

— Нет, нет, идем дальше! — прошептал Кучак, испуганно оглядываясь назад.

IV

И они снова двинулись в путь.

Ручьи холодной прозрачной воды с журчанием мчались с горы, по которой шли путники.

На обнажившихся из-под снега лужайках цвели цветы — желтые, красные, синие, лиловые. Цветов было так много, что под ними даже не видна была трава.

— Теперь я верю, что мы на Памире, — прошептал Джура и показал вперед.

Там, вдали, у небольшого водопада, неподвижно стоял большой киик, охраняя трех коз, пасшихся на лужайке. Вдруг среди привычных звуков падающей воды и шелеста ветра он услышал подозрительный шорох. Киики умчались.

— Эх, ружье бы! — сказал Джура.

— Потерпи час, — ответил Саид, — скоро мы придем к моему тайнику. Там я спрятал пятизарядку с тридцатью патронами, одноствольное охотничье ружье, карамультук и много всякой одежды. Потерпи! Из-за этого я и повел вас этим путем.

Но Джура не слушал его. Он жадно смотрел на родные памирские горы, смотрел и не мог наглядеться. И дышалось здесь легко, полной грудью!

Множество дорог открывалось теперь перед Джурой. Он волен выбирать любую и идти. Но куда бы он ни пошел, даже на север, где люди летают на железных птицах, — всюду с ним пойдет его стыд. Небо везде будет для него одного цвета — темное. Скажут: Джура испугался и бежал от басмачей, нарушил клятву и возвратился домой, не прикончив Тагая, Безносого и Кзицкого. Это был его долг, от этого зависела его честь и вся его жизнь. «Что же делать?» — думал Джура и не мог ничего придумать.

Через час они дошли до каменных осыпей, где предполагался тайник. Однако никакого тайника с оружием не оказалось. Саид злобно ругался и посылал проклятия на голову аллаха.

— А может быть, его и не было? — негромко сказал Кучак, глядя на свои опухшие ноги.

Джура пожал плечами.

— Был, — ответил Чжао. — Недаром Саид злится, как взбесившийся верблюд.

Отдохнув, они пошли дальше.

— Надо было сразу идти к пограничникам. Лучше было бы, — говорил Чжао.

Саид сердился.

Путники поднялись по крутому склону горы и, достигнув места, где склон переходил в отвесную скалу, вздымавшуюся над рекой, разулись и засунули ичиги сзади за пояс.

Еле заметная тропинка то прижималась к отвесным скалам, то вилась над самым краем пропасти. Постепенно она сузилась до ширины ступни и наконец совсем исчезла.

— А дальше как? — спросил у Саида Кучак.

— Дальше будут углубления в стене для пальцев, и будешь двигаться левым боком вперед. Одну ногу перенесешь, другую на ее место поставишь. Потом… вон там, видишь?.. Большой каменный нос торчит из скалы. На него влезем и отдохнем. Дальше не больше двадцати шагов такого плохого пути, а потом уже хорошо… Будешь падать, Кучак, хватайся за воду. Посмотри вниз.

Кучак заглянул и недовольно поморщился. Глубоко внизу он увидел реку. Шум ее до них не доносился.

Джура уложил Тэке на плечи и привязал ремнем.

— Упадешь! — уверенно сказал Саид.

Джура не ответил.

Прижимаясь грудью к каменной стене, вставляя пальцы ног в выемки и цепляясь руками за шероховатости, они одолели этот страшный путь и влезли на каменный нос. От камней пахло солнцем. Джура, не отвязывая Тэке, лег на спину, положив голову на собаку.

Впереди из-за камней взлетели большие птицы. Издав свист, они унеслись в пропасть.

— Улары! Улары! — восторженно закричал Кучак, протягивая к ним руки. Вдруг он сел и заплакал.

— Ты чего? — спросил Джура и встал.

— До-мой при-шли, до-мой, — всхлипывая, сказал Кучак. Потом он вытер слезы рукавом халата и засмеялся, потом снова заплакал и снова засмеялся.

Друзья молча стояли вокруг него. Джура первый раз в жизни не рассердился на Кучака за слезы, которые считал недопустимой слабостью. Да и сам он был очень взволнован. Он всматривался в знакомые очертания родных гор, страстно желая увидеть хотя бы одного близкого ему человека советской земли. Смотрел и все более удивлялся, что не видит ни одного пограничника, ни одного джигита добротряда, даже ни одного охотника. Где же они?