Тайна болезни и смерти Пушкина - Александр Костин

Однако, в связи с той значительной ролью, что сыграл духовный отец в жизни Натальи Николаевны, обратимся к его биографии, кратко и блестяще изложенной Л.А. Черкашиной в вышеуказанной книге:

«Многие годы он был духовником царской фамилии, ему исповедовались императоры Николай I и Александр II, их наследники, императрицы Александра Федоровна и Мария Александровна. Сколько же дворцовых тайн унес с собой в могилу Василий Бажанов! И никогда не узнать, сколь много его отеческих советов и наставлений, воспринятых российскими самодержцами, претворились в строки царских указов, направленных на смягчение нравов и сердец, любовь и терпимость к ближним.

Протопресвитеру Василию Бажанову суждено было стать свидетелем царствования пяти российских императоров. Главный священник двора и гвардии, духовный руководитель царской фамилии, он прожил долгий век и скончался на 83-м году жизни. Как говорилось в прощальном слове, стал «и по времени, и по силе первым борцом и радетелем за благосостояние белого духовенства и ревниво заботился о чистоте семейной жизни в духовенстве».

Почти полвека Василий Борисович был близок к царскому семейству: с 1835 года преподавал Закон Божий великим князьям и княжнам, детям и внукам императора Николая I, причащал и исповедовал их, а в 1848-м стал духовником августейшей четы. Пользовался величайшим доверием Николая I, и у престола государя имел право ходатайствовать о несчастных, неправедно осужденных и томившихся в острогах и казематах.

Судьба вознесла его, сына сельского дьячка, на головокружительную высоту. Кто бы мог представить: мальчику, явившемуся на свет в марте 1800 года в простой избе в одном из дальних сел Алексинского уезда Тульской губернии, будут внимать русские государи!

Ему предстояла тяжкая миссия – исповедовать умирающего Николая I, быть свидетелем последних земных часов царя…

Известно, что Наталия Николаевна в июле 1844 года венчалась со своим вторым супругом П. П. Ланским в церкви Спасо-Преображения в Стрельне (на месте храма, разрушенного в Великую Отечественную войну, ныне памятный крест). Таинство венчания совершал священник Алексей Ляшкевич. Но когда спустя восемь лет Наталии Николаевне потребовалось свидетельство о бракосочетании для ведения некоторых дел, документ этот подписал протопресвитер Бажанов.

В декабре 1857-го Наталия Николаевна обратилась к Василию Борисовичу за советом в сложной житейской ситуации: священник Конного полка, в котором служил ее сын Александр, отказался венчать его с Софьей Ланской, племянницей отчима, Петра Ланского, усмотрев в будущем союзе кровную связь.

Казалось бы, какая между ними может быть кровная связь, если родословная линия Ланских нигде не пересекается с соответствующими линиями Пушкиных и Гончаровых. Мы проследили корни предков этих линий вплоть до пятого колена вглубь и никаких пересечений не обнаружили. Следовательно, эту связь необходимо поискать не в корнях, а в кроне генеологических дерев Пушкиных – Гончаровых – Ланских. Судя по тому, что церковь пыталась воспротивиться браку сына Натальи Николаевны Пушкиной (Гончаровой) и племянницы Петра Петровича Ланского, надо полагать, что кровосмешение произошло на пересечении генеалогических ветвей, на кронах соответствующих генеалогических дерев (Гончаровых и Ланских). Спрашивается, на какую точку пересечения ветвей этих дерев следует «усадить» Александра Александровича Пушкина?

Попытаемся ответить на этот вопрос, вернувшись на 27 лет назад, то есть в 1830 год. «В жизни избранницы поэта, – пишет Л.А. Черкашина в вышеупомянутой книге, – столь удивительно счастливой, столь и трагичной, было немало таинственных знамений и пророчеств, что ждут еще своей разгадки»: и вот одно из них, по времени совпадающее с первым знакомством юной красавицы и поэта.

Небесная покровительница была необычайно щедра к Наталии Гончаровой, одарив ее сполна и божественной красотой, и чуткой душой, и предобрым сердцем. Шестнадцатилетняя Натали, только что увидевшая свет, и, быть может, сама того не желая, затмила редкостной красой всех своих сверстниц – московских дев.

Натали Гончарова, как одна из самых очаровательных московских барышень, приглашалась для участия в живых картинах – весьма модном тогда светском развлечении.

Удивительно, но благодаря воспоминаниям и письмам современников можно узнать ныне, какими же картинами восхищались именитые гости в тот предновогодний вечер в генерал-губернаторском особняке на Тверской[243].

Завсегдатай светских салонов, Александр Булгаков, в будущем московский почт-директор, полагал, что великолепнее всех была живая картина, «изображавшая Дидону»: «Лазарева была восхитительна, хотя ее бесконечно длинные ниспадавшие волосы придавали ей скорее вид прелестной Магдалины. Но кто была очаровательна, – это маленькая Алябьева – красавица; маленькая Гончарова, в роли сестры Дидоны, была восхитительна».

Публика в восторге требовала вновь и вновь повторения изящной сценки…

«А что за картина была в картинах Гончарова!» – восторгается князь Вяземский. В его памяти так свежи впечатления от живых картин, виденных им на святочном балу у московского генерал-губернатора. И пишет он Пушкину в Петербург, словно поддразнивая приятеля, безнадежно влюбленного в первую московскую красавицу.

Натали Гончарова и Александра Алябьева – две восходящие звезды на московском небосклоне, словно вступили меж собой в негласное состязание. Да и Вяземский в письме к Пушкину, сравнивая юных красавиц, отмечал у Алябьевой классическую красоту, а у Гончаровой – романтическую, и заключал: «Тебе, первому нашему романтическому поэту, и следовало жениться на первой романтической красавице нынешнего поколения».

Той далекой ныне весной балы в Первопрестольной шли беспрестанной чередой. Вот что сообщал биограф поэта П. В. Анненков о московских событиях, что предшествовали сватовству Пушкина:

«В 1830 году прибытие части высочайшего двора в Москву оживило столицу и сделало ее средоточием веселий и празднеств. Наталия Николаевна принадлежала к тому созвездию красоты, которое в это время обращало внимание и, смеем сказать, удивление общества. Она участвовала во всех удовольствиях, которыми встретила древняя столица августейших своих посетителей, и между прочим – в великолепных живых картинах, данных Московским генерал-губернатором князем Дмитрием Владимировичем Голицыным. Молва об ее красоте и успехах достигла Петербурга, где жил тогда Пушкин. По обыкновению своему он стремительно уехал в Москву, не объяснив никому своих намерений, и возобновил прежние свои искания».