Генерал де Голль - Николай Молчанов

Конечно, в словах и действиях генерала всегда заключено немало двусмысленности и хитрости. Но подозревать его в столь вульгарной низости было бы несправедливо. Не сама по себе власть нужна ему, а возможность использовать ее для возвышения Франции под его, естественно, руководством. Для этого надо удалить из тела Франции алжирскую злокачественную опухоль. Чтобы провести эту операцию, требуется наркоз для армии, для интеллигенции, для буржуазии, для рабочих и т. п. Каждому свою дозу.

Де Голль знает, что ему придется идти на переговоры с ФЛН. А переговоры в его стиле требуют прочных позиций в виде военного превосходства французов над алжирской освободительной армией. Его могут добиться только эти офицеры. Но ведь не будут же они сражаться с алжирцами за независимость Алжира! Им надо поставить иную, французскую цель. Кроме того, можно ожидать новых заговоров и мятежей и надо предохранить армию от влияния взбесившихся «ультра». Вот, собственно, что привело де Голля в офицерские столовые.

Заявления, сделанные там де Голлем, не остаются без внимания алжирского Фронта национального освобождения. Его руководители обвиняют де Голля, что он «закрывает дверь к переговорам». Это верно, если бы одновременно генерал не искал пути к переговорам, правда, к таким, какие выгодны только ему. При всем своем реализме, он все еще надеется сохранить в Алжире как можно больше, дать взамен как можно меньше. По приказу де Голля идут поиски контактов с алжирцами по различным неофициальным каналам. Ему докладывают, что установлена связь с двумя видными офицерами алжирской армии, заинтересованными в переговорах. Де Голль решает вести их лично и 10 июня тайно принимает этих офицеров в Елисейском дворце. Итоги беседы подают ему кое-какие надежды, однако вскоре оба эмиссара, вернувшись в Алжир, погибают при неясных обстоятельствах.

14 июня де Голль выступает с речью, в которой вновь подтверждает право Алжира на самоопределение и говорит, обращаясь к «руководителям восстания»: «Я заявляю им, что мы ждем их здесь, чтобы выработать с ними почетные условия прекращения боев, которые продолжаются, урегулировать положение армий, обеспечить судьбу бойцов». Здесь нет и намека на политические переговоры, но ФЛН все же соглашается направить своих представителей во Францию, и 25–29 июня в Мелене, в 40 километрах от Парижа, состоялись хотя и предварительные, но первые официальные франко-алжирские переговоры. Французы согласны говорить только о прекращении огня и больше ни о чем. Как будто алжирская освободительная армия потерпела поражение и капитулирует! Все попытки поднять политические вопросы безуспешны. В результате полный провал.

После этого проходит четыре месяца без каких-либо существенных сдвигов в алжирской политике де Голля. Война становится все более ожесточенной. Сторонники «французского Алжира», обрадованные провалом переговоров в Мелене, мобилизуют свои силы. В июне 1960 года их лидеры собрались в предместье Парижа Венсенне на «коллоквиум». Здесь знакомые лица: Бидо, Дельбек, Дюше, Лакост и прочие. Они подтверждают свою враждебность политике самоопределения и учреждают особый комитет. Алжирские «ультра», в свою очередь, создают новый «Фронт французского Алжира» с филиалом в метрополии. Фашиствующие военные группируются вокруг генерала в отставке Салана. Центром их деятельности становится Мадрид.

Одновременно все большее значение для эволюции алжирской проблемы приобретает движение за мир. Именно осенью 1960 года оно становится особенно массовым. Переговоры в Мелене породили надежды; их провал вызвал горькое разочарование и усилил решимость бороться против войны. Движение выражается в разных формах — от массовых, организованных действий трудящихся-коммунистов до таких крайних форм, как прямая помощь ФЛН. В сентябре происходит суд над 25 участниками «сети Жансона», которые непосредственно сотрудничали с алжирским освободительным движением. Тогда же публикуется «манифест 121», подписанный крупными деятелями культуры. Манифест оправдывал отказ от участия в войне вплоть до дезертирства. А число дезертиров в последнее время заметно возросло. Против подписавших манифест возбуждается судебное преследование. Среди обвиняемых — всемирно известный философ и писатель Жан-Поль Сартр. Узнав об этом, де Голль говорит своим сотрудникам: «Возбуждать общественность — ремесло интеллигентов. Они в своей роли. Пусть они это делают. Не в первый раз такие люди доставляют хлопоты властям». И президент вспоминает Золя, Ролла-на, особенно Вольтера. И он неофициально просит судебные органы прекратить дело против Сартра,

Может быть, он не придает значения движению за мир в Алжире? Напротив, он поражен его размахом, и оно побуждает его напряженно обдумывать новые ходы в сложной алжирской игре. Именно тогда де Голль принимает решения, которые приведут через шестнадцать месяцев к окончанию войны…

В это время в речах де Голля обычной становится новая формула: «алжирский Алжир», вызывающая бешенство «ультра». А 5 сентября на очередной пресс-конференции он заявляет, что «единственный вопрос», который остается, это добиться того, чтобы «алжирский Алжир» остался в «ассоциации, в дружеском союзе» с Францией. Иначе говоря, цена самоопределения — сохранение в Алжире важнейших французских позиций и привилегий. Президент указывает также: «Со всех сторон говорят: де Голль может решить алжирскую проблему. Если он этого не сделает, то этого не сделает никто. Так пусть мне дадут возможность это сделать. Я не требую большего».

К кому же обращается генерал с этим требованием? К упорным сторонникам «французского Алжира»? Но они уже не в состоянии воспринимать какие-либо логические доводы. К левым силам? Но они своей борьбой за мир служат для него, по крайней мере, мощным противовесом «ультра». Речь идет о тех колеблющихся, которые все еще не могут окончательно согласиться с тем, что Алжир — это не Франция. А они есть повсюду: в армии, в парламенте, в государственном аппарате, даже в его правительстве. Любопытно, что он вынужден прибегать к весьма странным для него приемам, если не сказать уловкам.

4 ноября радио и телевидение передают его речь. А в ней содержится нечто весьма новое, хотя это всего лишь слова. Но слова всегда служат де Голлю важнейшим орудием политического действия. Он впервые произносит термин «Алжирская республика», которая «будет существовать однажды». Комментаторы расценивают это заявление как обещание формального признания де-факто Временного правительства Алжирской республики. Итак, новая сенсация, вызывающая удовлетворение одних и ярость других. Среди последних и его премьер-министр Мишель Дебрэ, который бурно протестует: «Но ведь это абсолютно не соответствует тексту, который я читал!» С обезоруживающей искренностью генерал отвечает: «Это правда. Я не хотел говорить об Алжирской республике. Верно. Но я это сказал. В конце концов лучше сделать так, поскольку все равно это кончится именно так».