Белая Кость (СИ) - Эль Кебади Такаббир Такаббир

На подготовку ристалища ушло более месяца. Под турнирное поле отвели широкую равнину за городской стеной, обнесли её деревянным барьером. По периметру возвели трибуны для простых зрителей, построили ложи для лордов и почётных гостей Фамаля. Для королевской семьи воздвигли высокий помост под парчовым навесом с богатой бахромой. За трибунами установили шатры и павильоны для рыцарей, оруженосцев, слуг и коней.

Церковь осуждала бессмысленное кровопролитие, по этой причине клирики отказались выступить в роли врачевателей. Для оказания помощи раненым — из соседних деревень и городов хлынули брадобреи; для них соорудили просторные палатки, у входа воткнули флагштоки с белыми вымпелами.

За неделю до начала турнира к столице рекой начали стекаться люди, телеги, фургоны. Вскоре в палаточном лагере яблоку некуда было упасть. Свиты, прибывшие с рыцарями, разбили стоянки поблизости — в лесу, предпочитая простор лужаек тесноте комнат в постоялых дворах.

С рассвета и до заката водовозы поставляли на равнину бочки с водой, работники харчевен привозили на тележках корзины с провизией. От шатра к шатру ходили клерки Хранилища грамот, составляя турнирные списки и сверяя документы, подтверждающие благородное происхождение участников.

Между павильонами сновали толпы зевак: одни уже знали, за кого будут болеть, другим только предстояло выбрать своего фаворита. Купцы принимали ставки; тут и там слышались крики: «На сэра Грира десять серебряных “корон”… На сэра Барамо двадцать золотых “корон”… На сэра Зирту сто…»

Навесы не спасали людей от жары. Раскалённая земля обдавала нестерпимым зноем. Сапоги перетирали пожухлую траву в пыль, и всё вокруг тонуло в серо-жёлтой дымке. От гула голосов и ржания коней закладывало уши. От множества ярких штандартов пестрило в глазах. Но ничто не мешало рыцарям пребывать в приподнятом настроении. Они картинно позировали перед простыми горожанками и благородными дамами и награждали соперников грозными взглядами.

День накануне праздника Двух Семёрок выдался особенно суматошным. Герольды — распорядители на рыцарском турнире, исполняющие также обязанности судей, — разделили участников ристалища на два отряда, учитывая при этом их опыт и мастерство, чтобы никто не имел перевеса изначально. Воины принесли клятву не нарушать три правила: не калечить коней, не биться вдвоём против одного и не вести бой в углах поля, где раненые находили убежище.

На закате толпы горожан вернулись в столицу. Стражники закрыли ворота, и за городскими стенами повисла тишина, изредка нарушаемая всхрапом коней. Состязание начнётся на рассвете, у рыцарей оставалось несколько часов, чтобы крепким сном пополнить силы.

Фамальский замок проснулся задолго до восхода солнца. В гостином зале слуги накрыли столы к завтраку. Король передал через камердинера, чтобы его не ждали. Почётные гости и придворные, одетые в цвета своего рода, в коротких накидках с вышитыми гербами, расселись на скамьях и приступили к трапезе, насмешливо поглядывая на лорда Айвиля.

Каждый великий дом выставлял на королевский турнир как минимум одного рыцаря. Им мог быть сам великий лорд, но чаще в сражениях принимали участие его сыновья и (или) вассалы. Дом Айвилей выбивался из общей картины: хозяева Выродков не подчиняли себе малых дворян, не брали на воспитание их отпрысков и, соответственно, не имели вассалов. Айвили опоясывали мечами только своих сыновей. Поскольку Гилану Айвилю едва исполнилось четырнадцать, свита ожидала увидеть на турнирном поле Киарана, а он как ни в чём не бывало сидел рядом с матерью короля, разодетый в пух и прах: в тёмно-коричневый шёлк и песочного цвета бархат. На груди блестел фамильный медальон с изображением стрел.

Не стесняясь в выражениях, придворные громким шёпотом обсуждали слабое здоровье и плохую физическую форму лорда Айвиля, его гротескную манеру держаться с апломбом, смелость и удаль, которые на поверку оказались показными.

В иное время Киаран зыркнул бы на болтунов так, что их языки прилипли бы к нёбу. Но сейчас он катал пальцем по тарелке цыплячий горох и с задумчивым видом посматривал в окно. Ночь выдалась пасмурной и душной. Перед рассветом воздух потемнел настолько, что не было видно ни неба, ни построек, и лишь огни факелов на крепостной стене подсказывали, где находятся границы Фамальского замка. Жара изрядно надоела, тем не менее, если пойдёт дождь, то состязания перенесут на другой день: на размокшей земле закованные в железо рыцари не сумеют продемонстрировать мастерство в ближнем бою, и сражение обернётся барахтаньем в грязи. Не на такое зрелище рассчитывают зрители. Не такие выступления достойны высочайших наград короля.

— Что вас тревожит? — спросила Лейза, наблюдая за Киараном.

Она видела тревогу в прищуре его глаз, в изгибе губ и в этом неосознанном катании горошины по пустой тарелке.

Раздавив горошину пальцем, Киаран наполнил бокал вином:

— Тяжёлый день. Хочу, чтобы он поскорее закончился. — И залпом осушил кубок.

***

Стоя посреди своей опочивальни, Рэн посматривал в открытые окна и, замечая отдалённые вспышки молнии на горизонте, тешил себя надеждой, что погода всё же позволит провести турнир. Оруженосцы затягивали на его боках ремни, соединяющие кирасу — две пластины, выгнутые по форме груди и спины. Железные доспехи, покрытые пурпурной эмалью, были декорированы полосками прорезного золота. Фестончатые украшения походили на кружева и придавали кирасе изящный вид.

Прикрепив к пластинам позолоченные оплечья с выпуклыми лебедями, оруженосцы одёрнули рукава и полы королевского дублета из чёрного бархата. Застегнули под горлом Рэна пурпурный плащ, вышитый золотой нитью, и выложили фалды. Рэн поправил ремень с мечом, надел корону и поспешил к жене.

Янара, одетая, как и супруг, в пурпур и золото, находилась в детской. Рэн обнял её за талию и склонился над колыбелями:

— Не спят?

— Они только что поели, — прошептала Янара.

За три с половиной месяца малыши прибавили в весе, окрепли и более не напоминали сморщенные комочки. Двойняшки совершенно не походили друг на друга. В Игдалине Янара узнавала себя, Рэн видел своё отражение в Дирмуте. Радость родителей была бы безмерной, если бы не родовая травма первенца. Всякий раз Рэн притрагивался к ножкам сына, надеясь ощутить в них жизнь. Но нет, Дирмут никак не реагировал на отцовское прикосновение.

— Нам пора, — сказал Рэн еле слышно и прикрыл ноги малыша одеяльцем.

В предрассветных сумерках протрубил боевой рог. Пышный кортеж, возглавляемый знаменосцами, покинул Фамальский замок и двинулся по освещённым факелами улицам.

На поникшем штандарте мерно раскачивались золотые кисти, и складывалось впечатление, что кони идут в ногу. Рэн ехал на чёрном иноходце рядом с открытой каретой, в которой восседали Янара и Лейза. За ними следовали гвардейцы и поредевшая свита: кое-кто из придворных решил участвовать в военных играх. Горожане встречали короля и королеву восторженными возгласами и присоединялись к процессии.

Когда кортеж добрался до ристалища, воздух посветлел, однако небо затягивали тучи. Всё вокруг — равнина, трибуны, ложи — казалось тусклым и унылым, и только парчовый навес над помостом играл яркими красками. Из рыцарского лагеря доносились отрывистые крики. Разгорячённые близостью яростной схватки, воины не следили за словами. В другое время женщины закрыли бы уши — сейчас ругательства звучали боевой музыкой.

Подобрав юбки, Янара взошла на помост и заняла место слева от кресла супруга. Лейза села рядом с ней и посмотрела на ближнюю ложу, где расположился лорд Айвиль. Бледный и задумчивый, он резко выделялся на фоне оживлённых коллег.

— Что это с ним? — спросила Янара. — Случаем, не заболел?

— Я сама его не узнаю, — отозвалась Лейза.

Продолжить разговор помешало появление Святейшего отца.

— Вы выбрали удачный день для турнира, ваше величество, — проговорил он язвительным тоном, поднимаясь по ступеням. — Сегодня праздник Двух Семёрок. Вместо того чтобы пойти в храм и помолиться, люди отправились посмотреть на резню. Когда низменное развлечение заменяет собой молитву, мир человеческий превращается в животный мир.