Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Наш космический наблюдатель начал бы, вероятно, с противоположного конца Евразии, с Китая, откуда в прошлом не раз исходили инициативы, меняющие мир, и где в прошлом перспективы морского расширения в больших масштабах продемонстрировали экспедиции, которые собирали редкости в Индии и Африке и вмешивались в политику юго-восточной Азии и Шри-Ланки (см. выше, с. 503). Но если бы наш наблюдатель продолжал смотреть в том направлении, он был бы разочарован. Чжу Ютан, император Сяо-цзун, унаследовавший небесный мандат в 1487 году, проявил удивительную личную энергию. Он хотел быть совершенным правителем в традициях Конфуция. По его приказу были убиты или изгнаны придворные колдуны предшествующего правления. От императорской службы были отстранены тысячи буддийских и даосских монахов. Поставщик порнографии предшествующего императора был также отставлен и осужден. Новый правитель проявлял чудеса сыновней преданности, он восстановил все прежние ритуалы, вновь ввел лекции на циновках и поддерживал такие начинания в конфуцианском стиле, как изучение кодексов законов и преобразование управления на основе справедливости. Поэтому его правление стало «эрой добрых чувств» между императором и ученой элитой и источником вдохновения для конфуцианских придворных панегиристов. Понять характер императора можно в спокойной, полной достоинства атмосфере Литературного павильона, который император добавил к храму Конфуция в культовом центре этого мудреца в Чуфу, или разглядывая некоторые картины художников, которым он покровительствовал: некоторые клиенты By Вея требовали даосских образов, но придворные работы художника совсем иные, на них изображены ученые, медитирующие на едва намеченном ландшафте; эти картины провозглашают торжество конфуцианского идеала над идеей природы, провозглашенной Дао[1019].

Но времена династии Мин, времена торжества идеалов Конфуция в Китае одновременно стали периодом имперского отдыха. Из фракций, существовавших при дворе, купцы, священники и военные были сторонниками экспансионистских авантюр и свободы иностранной торговли. Конфуцианцы же поддерживали политику изоляционизма и провозглашали необходимость расширения империи путем мирного привлечения к ней соседних народов. К тому же в правление Хунчи военные возможности Китая целиком поглощала борьба с восстаниями некитайских племен в провинциях.

Большинство традиционных или потенциальных государств Азии и Африки в 1490-е годы испытывали аналогичные трудности, их расширение сдерживали различные препятствия. В 1493 году сёгун вынужден уйти из Киото, и японский город-двор становится столицей одного из воинственных государств, на которые распалась страна. Юго-восточная Азия, обладавшая огромными имперскими аппетитами во времена Ангкора, Шривиджаи и Маджахапита, стала относительно спокойной, и лишь вьетнамцы реально угрожали соседям.

В Индии ни одно из существующих государств не было способно расширить свои границы. Виджаянагар был прекрасен при Нарашиме, первом правителе недолговечной династии Салюва, но лишь до его смерти в 1493 году. Он, вероятно, начал строительство храмового комплекса Витала к востоку от центра города; но территориальные приобретения при нем кончились[1020]. Из других государств Индии султанат Дели проявил необычайную агрессивность в правление Сикандара Лоди, который захватил Бихар, но при этом так ослабил государство, что оно не смогло продвинуться к соседям в Раджпут и сопротивляться нашествию Бабура, которое последовало через несколько лет после смерти Сикандара[1021]. В Гуджарате было высокоразвитое торговое судоходство, но его ленивый султан не делал никаких попыток развивать морской империализм (см. выше, с. 497–498). Персия находилась в упадке, и со времен Тамерлана в Центральной Азии не появлялся вождь, способный угрожать внешнему миру. Мирные морские предприятия Индийского океана развивались очень бурно. Арабские навигационные указания конца XV века охватывают океан от Южной Африки до Южно-Китайского моря. Однако Васко да Гаме удалось проникнуть в мир, где было много места для новых покупателей и продавцов, но никакие имперские амбиции не препятствовали использованию моря.

В Африке после смерти в 1468 году негуса Зара Якоба экспансия Эфиопии прекратилась и наступил перерыв в череде гражданских войн; с 1494 года, когда негус Эскендер умер после военного поражения в Аделе, перспективы возрождения были слабыми. Сонгай, объединивший два крупных торговых центра в среднем течении Нигера, мог бы произвести впечатление на космического наблюдателя: в Гао и сегодня можно видеть гробницу Мухаммада Турея; это кирпичная насыпь, ощетинившаяся балками, словно для того чтобы предотвратить жертвоприношения, достойный мавзолей для принца-воина; но, подобно другим империям Сахеля, которые ему предшествовали, Гане и Мали, Сонгай оставался запертым в саванне, где может действовать кавалерия; пустыни и тропические леса создавали для него естественные границы.

С точки зрения космического наблюдателя, и другое перспективное государство Черной Африки — Мвене Мутапа — имело такие же ограничения. Правители этого государства никогда не стремились к непосредственной власти за своими границами. Их страна была богата тканями и солью, слонами и золотом, и их вполне устраивали береговые поселения, которые позволяли торговать через Индийский океан. Между тем (если бы нашего космического зрителя интересовали богатство и великолепие) самым заметным правителем Африки в конце XV века он бы счел Квайт-бея из Египта, хотя эксперименты султана в области алхимии и завершились неудачей; султан мстительно ослепил придворного алхимика Али Ибн-аль-Маршуши за то, что тот не сумел превратить неблагородный металл в золото. Однако ни одно египетское государство не сумело распространить свое господство на Азию или в глубины Африки. Египет мамелюков не смог с помощью богатства превратить государство в империю, возможно, из-за слабости государственной структуры, которой руководила военная каста, предоставлявшая великолепную легкую кавалерию, но в сфере пехоты и артиллерии зависевшая от наемников и сбора налогов[1022]. Каждая империя должна пройти проверку средой: способна ли она приспособить среду своего обитания так, чтобы та поддерживала территориальное расширение. Ни один африканский правитель того периода не был заинтересован в проведении подобной проверки.

Более впечатляющее расширение привлекло бы внимание космического наблюдателя в западном полушарии, где ацтеки и инки правили двумя наиболее успешными военными государствами. Трудно судить о точности хронологии инков, но в 1490-е годы их империя, вероятно, приближалась к пику своего роста, протянувшись более чем на тридцать градусов долготы от Кито до реки Био-Био и включив в себя почти все оседлые народы и племена района Анд. Длинное узкое государство проходило через множество климатических зон, а поскольку на его территории располагалась высокая и крутая горная цепь, в нем были представлены почти все природные зоны, известные человеку, от высокогорий Анд до побережий и джунглей у их основания. Если бы космический наблюдатель оценивал потенциал в понятиях приспособления к среде, он, несомненно, счел бы инков самыми впечатляющими создателями империи своего времени. Против них говорила бы их техническая отсталость: инки не использовали твердые металлы; но истинная проверка технологии — ее пригодность в свое время и на своем месте, а с этим у инков все было в порядке.

Их центрально-американский эквивалент, ацтеки, не столь жестко контролировали зависимые от них племена, но и их гегемония к 1490-м годам заметно усилилась. Это было правление Ауицотля, которого в колониальные времена вспоминали как величайшего из ацтекских завоевателей. Ему приписывали покорение сорока пяти общин от реки Пунако на севере до Ксоконоско на тихоокеанском побережье, там, где теперь граница Гватемалы, — на юге. Его армии стремительно преодолевали во всех направлениях тысячи миль страшно пересеченной местности. Они действовали в средах почти столь же разнообразных, как у инков, что отражено в перечнях дани, которую получала столица ацтеков Теночтитлан: какао и хлопок доставлялись с низин на спинах сотен тысяч носильщиков; сюда же поступали экзотические дары леса вроде плодов дерева кецаль и шкур ягуаров, редкие раковины с побережья Мексиканского залива, нефрит и янтарь, медь и благовония с далекого юга, золото из Мексики и оленьи шкуры и курительные трубки для табака из-за гор (см. выше, с. 357–359).

Мало государств «Старого Света» могут поспорить с этими американскими гегемониями в стремительности и масштабах расширения и разнообразии сред. В Западной Европе морские империи конца Средневековья находились в расстройстве и упадке: барселонская династия прервалась, правление перешло в чужие руки, и государство ослабло и уменьшилось; закончились времена республики Генуя, и генуэзские купцы довольствовались тем, что богатели под иностранным владычеством. Венеция все более последовательно обращалась к собственной terra ferma[1023]. Основные сухопутные государства прошлого: Великобритания, Польша, Венгрия — отказались от имперских притязаний или встретили сильных противников. Кастилия в этом десятилетии необычайно быстро росла, но завоевание Гранады и Канарских островов могло показаться космическому наблюдателю бесперспективным и чересчур трудоемким, а приобретение Эспаньолы и Мелильи — малозначительным. Португалия не сделала никаких территориальных приобретений, если не считать колонизации островов в Гвинейском заливе отрядами отчаявшихся изгнанников и беженцев[1024]. Франция была в этот период самым быстро расширяющимся европейским государством, но действия Карла VIII в Италии, стратегически неразумные, отвлекали от более перспективных границ и ввергали Францию в тяжелые войны.