Возвращение из Индии - Авраам Иегошуа

К чести Микаэлы я должен сказать, что захватившая ее огромная радость не помешала ей уловить мое мрачное настроение, которое вызвано было не столько возвращением сына-солдата и расту щей моей неуверенностью относительно моей позиции, но и мыслью о том, что очень скоро мне придется передвигаться исключительно пешком. Но после того, как Микаэла несколько раз заверила меня, что не станет проводить вакцинацию Шиви, предварительно не посоветовавшись со мной, она вдруг ощутила ко мне прилив жалости и убежденно произнесла:

— Ты помнишь, как я удивилась — когда мы впервые встретились на свадьбе у Эйаля, — что ты не воспользовался свободой во время вашего путешествия по Индии? Если ты сожалеешь об упущенных тогда возможностях, почему бы тебе не присоединиться к нам сейчас? Мы все примем тебя с распростертыми руками. Хоть сию минуту, вне зависимости от состояния твоей души. — И вырвавшийся у нее громкий раскатистый смех напомнил мне дни нашего пребывания в Лондоне.

На какое-то мгновение я задумался. А что, если?.. Это была возможность вырваться из ловушки, в которой я застревал все более и более. Может быть, там, где шелковые путы моей безрассудной страсти постепенно ослабнут, ослабнет и эта любовь, растворившись в тайне, которую она сама и породила?

Но Микаэла не в состоянии была проникнуть в эти мои мысли и воспользоваться мгновеньем неуверенности, чтобы уговорить меня. А, может быть, она по-настоящему и не хотела этого? Она сразу приняла мою задумчивость за отказ и, не поинтересовавшись даже, чем я собираюсь заняться в ближайшую пару часов, попрощалась со мной, забыв сообщить, когда она собирается вернуться домой, — как всегда. А я пошел в кухню, включил свет — не только, чтобы разогнать мрак, но и для того, чтобы отыскать мой старый защитный шлем в кладовке между кухней и ванной.

Я не сердился на Микаэлу за то, что она продала машину, чтобы оплатить свой отъезд, поскольку иного пути сделать это не было; а кроме того, мои родители подарили эту машину мне взамен мотоцикла, так что юридически это было нашим общим имуществом, как и все остальное, чем мы владели. Ее предложение потратить часть вырученных денег мне на мотоцикл также показалось мне справедливым; более того, эта идея мне понравилась, хотя я и знал, что, увидев меня на мотоцикле снова, родители мои страшно огорчатся; кстати, их продолжительное отсутствие дома в такой день всерьез меня обеспокоило. Когда я услышал снова в автоответчике взволнованный голос отца, я из осторожности не сказал ни слова, чтобы не встревожить их двумя сообщениями подряд. И я беззвучно опустил трубку на рычаг, надвинул свой черный шлем, который, пролежав в кладовке более полутора лет, пропитался горьким запахом плесени, принесенной ветром с недалекого побережья.

В зеркале я увидел себя таким, каким был прежде — молодым и беззаботным. Не усложнит ли мотоцикл мою жизнь и ту битву, которую я начинаю сегодня с окружающим меня миром? Естественно, я не мог ожидать, что зрелая женщина наденет, подобно Микаэле, мотоциклетный шлем и, держась за меня, отправится на заднем сиденье навестить моих родителей в Иерусалиме. Но я допускал, что однажды, жарким летним днем, когда улицы забиты транспортом, а припарковаться негде, она согласится, подняв ворот куртки, сесть сзади, чтобы вовремя попасть в кино. Простая мысль об этом наполнила меня страстным желанием увидеть ее, пусть даже сейчас был не жаркий летний, а очень даже зимний, и к тому же дождливый, день. Выносить бремя одиночества в пустой квартире я был более не в силах, а потому взял старый зонтик, который старая леди забыла в углу вместе со шваброй и веником, и вышел…

Несомненно, этот большой черный зонт принадлежал не маленькой изящной пожилой даме, а ее мужу, и я рад был убедиться, что, несмотря на годы, проведенные в бездействии, он легко открывался и вполне надежно защищал меня от дождя. И я продолжил свою пешую прогулку, с улыбкой на лице, вспоминая, что индийцы никогда не расстаются со своими зонтиками, будь то под солнцем или в дождь, днем, ею порою даже вечером, как если бы черная полусфера у них над головой обеспечивала им не только физическую защиту от сил природы, но равным образом и защиту духовную. Я, разумеется, тоже почувствовал на себе все это, когда наконец, совершенно сухой, добрался до офиса Дори, который в этот наступивший уже вечерний час был буквально наводнен посетителями.

Все окна в кабинетах ее коллег были ярко освещены; едва ли не два десятка людей дожидались своей очереди в приемной. Я должен был ждать, пока одна из трех секретарш не открыла дверь ее кабинета, чтобы ввести туда двух клиентов, которые сидели поодаль от других в углу приемной; в этот момент, показавшись на миг в дверях, я спросил ее голосом домашнего врача, как она сейчас себя чувствует. Даже если она была удивлена и сконфужена неожиданным моим появлением, она приподнялась и приветствовала меня своей автоматической улыбкой, как если бы я был одним из здешних клерков. Седовласый господин в элегантном костюме, выглядевший, как адвокат, подвинул свое кресло к ней поближе, очевидно для того, чтобы уравнять свою позицию с двумя клиентами, которых впустила секретарша, — похоже, что там намечался какой-то компромисс.

Она использовала образовавшуюся паузу, чтобы выйти ко мне, уверенная, что я не стану пытаться сейчас втянуть ее в какую- нибудь долгую дискуссию. Она была вся в черном, как это уже случалось еще до того, как Лазар умер. Но в этот раз я едва узнал ее в черном свитере с большим воротом и слишком узкой юбке, обрисовавшей живот, выпиравший настолько некрасиво, что даже длинные ее ноги в туфлях на высоком каблуке не могли этого скрыть. Чувствовала ли она себя лучше на самом деле? — спросил я себя. Или, быть может, ей никогда и не было плохо? Но прошлой ночью я ощущал жар ее тела каждой клеточкой своего.

Похоже, она не собиралась представлять меня ни кому-либо из своих коллег, явно недоумевавших, кто я такой, ни незнакомой мне секретарше, пытавшейся преградить мне дорогу, не в силах решить, нужна ли мне Дори или кто-то из других партнеров. Я и сам не собирался затевать долгих разговоров, желая лишь сообщить самые важные новости — что Микаэла все знает, что она отбывает за границу, и что вскоре я смогу всецело посвятить себя ей, до тех пор, пока… кто знает? Я не исключил даже возможности брака. Но что было совершенно невозможно — это подобный разговор в присутствии незнакомых людей, так что я свел свою роль к обязанностям преданного врача, озабоченного состоянием его пациента и заглянувшего в контору на пути с работы домой, чтобы узнать, подействовали ли предписанные ей лекарства.

— Все в совершенном порядке. Озноб абсолютно прошел, — заверила меня она, смущенно улыбаясь, а когда увидела, что я не вполне согласен со столь оптимистичным заявлением, добавила: — Правда, сейчас я начала немножечко покашливать. Но я куплю что-нибудь по дороге домой. Симпокаль… или что-нибудь в этом роде.

— Симпокаль хорош для детей, — быстро ответил я, хотя это лекарство хорошо действовало и на взрослых. — Я найду что- нибудь получше. Когда вы отсюда уйдете? Я спрашиваю, потому что я без машины.

Кончиками пальцев она легонько коснулась моей руки, чтобы я пришел в себя. Она тоже была без машины. В этом случае домой ее подвозил кто-нибудь из офиса. Сегодня, может быть, ее подбросит Хишин, который собирался просмотреть некоторые бумаги, оставленные ему Лазаром и которые находились у него дома.

— Ну, если не здесь, — сказал я, отступая, — я найду лекарство где-нибудь возле вашего дома. — И с этими словами, достав из кармана ключи, я показал их ей в знак серьезности моих намерений.

Увидев ключи, она испустила удививший меня возглас облегчения, как если бы она везде их искала, а теперь нашла, проворно выхватив кольцо из моих пальцев. Вопреки ее терпению, которое она ко мне проявляла, перед лицом все возрастающего недоумения и даже раздражения остальных посетителей, находившихся в кабинете, и ее уверенности в том, что моя молодость не даст подозрительной секретарше догадаться об истинном состоянии наших отношений, она хотела сейчас удержать меня в определенных границах — желание, которое я тут же принял, и, несмотря на разочарование из-за того, что лишился ключей, я вежливейшим образом попрощался со всеми и отбыл.

Дождь прекратился, но я на всякий случай открыл зонтик. Вскоре я нашел аптеку, где моя медицинская визитка позволила мне получить самое сильное из имеющихся лекарств от кашля; это были любимые таблетки Накаша, которые он предпочитал принимать во время простуды или гриппа, чтобы подавить их в зародыше. И хотя теперь я мог вернуться в офис Дори и оставить лекарства от кашля ее секретарше, я испытывал неодолимое желание вернуться на квартиру Лазаров. Видя, что усыпляющее бормотание дождя продолжается, люди потихоньку начали возвращаться на улицы, и жизнь снова потекла своим чередом, несмотря на лужи и моросящую водяную пыль, падающую с неба. Я тоже решил продолжить свой путь через город, обдумывая письмо, которое я оставлю своей любимой вместе с лекарствами. Вскоре, с таким чувством, словно я годы прожил в этих местах, я разглядел серебрящиеся верхушки деревьев на бульваре рядом с их домом, а также то, что щель почтового ящика достаточна, чтобы просунуть туда упаковку. И тем не менее, сложив зонтик, я встал на ступеньку эскалатора, который должен был поднять меня на последний этаж, сознавая, что, поступая так, я начинаю сражение за свою любовь с самым фанатичным, пусть даже еще не изученным противником.