Портреты (сборник) - Джон Берджер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пространстве прошлого, которым ты полноправно владеешь как художник, цвета часто плывут, как звуки, и секрет этого пространства близок – разве нет? – к тайне акустики. Как бы там ни было, я не могу смотреть на твои картины и не слышать их.
63. Питер Кеннард
(р. 1949)
Большинство читателей «Гардиан» знакомы с работами Питера Кеннарда, поскольку они постоянно появляются на страницах этой газеты и всегда производят неизгладимое впечатление. Они не содержат слов, но прочно врезаются в память. Две выставки и альбом, в котором собраны фотомонтажи, сделанные художником за двадцать лет, дают хорошую возможность поразмышлять о том, почему его творчество нельзя игнорировать. Я специально написал это в отрицательной форме (вместо «почему его творчество производит столь сильное впечатление»): ведь все, что он говорит, – немодно, неприятно и повторяется с маниакальной настойчивостью. Я бы сказал, что его произведения чисты, если бы само это слово не потемнело от грязи, как соленая примочка на ране.
У Кеннарда доминируют две темы: развитие ядерного оружия после Хиросимы и бедность в современном мире. Обе темы соединяются третьей: расходы на оборону в бюджетах разных стран. С одной стороны, Кеннард не сообщает ничего нового. Это известно каждому школьнику – ведь каждому школьнику в наше время надо готовиться жить в грязном мире. Угроза самой жизни на планете. Миллионы недоедающих. Что может один человек поделать со всем этим при помощи фотографий, ножниц и клея? Только задав этот вопрос, мы немного приближаемся к пониманию сути проекта Кеннарда. Теперь решение задачи уже близко.
Первая из тем Кеннарда – на самом деле не ядерное оружие, а готовность политиков предвидеть последствия его применения. Точно так же вторая тема – это не факты голода, а равнодушие тех, кто диктует политическую и экономическую повестку перед лицом этих фактов. Его область интересов – это человеческая совесть. Вот почему все дебаты о средствах устрашения, о предвыборных программах или о реалиях мирового рынка обходят его – бессловесные – работы стороной. Кеннард спорит не о тактике или стратегии. Пока другие спорят, он задает один-единственный вопрос: «И как нам с этим жить?» Ответ очевиден: «Очень плохо».
У него нет воображения, каким должен обладать записной моралист. Моралист раз навсегда решает, что хорошо и что плохо, и вносит это в соответствующий список: поступок, обычай, человек, желание, система, даже народ. Однако ни злу, ни добру нельзя дать общего определения внутри единой нравственной типологии, потому что это силы, прилагаемые к любому действию или решению. Если абсолютное зло существует, то только в последствиях определенного действия (например, атомной бомбардировки города), а не в этических обобщениях.
Сказать так – значит не релятивизировать вопрос о зле, а, напротив, оказаться с ним лицом к лицу. То же касается и добра. Моралисты, однако, любят раскладывать такие вопросы по полочкам (или распределять по тюрьмам), чтобы освободиться от них и спокойно идти обедать! С их списками моральных определений они надеются создать территорию невинности. Но такой территории нет, и Питер Кеннард об этом хорошо знает.
Его область – человеческая совесть – вмещает в себя вину, подавленный страх, желание добра; это область наших кошмаров и мечтаний, которые являются результатом наших действий: мы выбираем себе правительства, обдумывающие планы применения ядерного оружия, мы вносим свой вклад в экономику, которая разрушает жизни половины населения земного шара.
Вот почему образы, создаваемые Кеннардом, кажутся и в высшей степени оригинальными, и чрезвычайно знакомыми. Британский остров, горящий, как макулатура. Воронка, в которую сверху заливаются деньги, а снизу стекают боеголовки. Земной шар как лицо голодающего ребенка. Мир, запертый на висячий замок. Грибовидное облако, из которого проступает лицо.
Его образы невозможно передать словами, поскольку, во-первых, их отличает неподражаемая визуальная фактура, странная амальгама рентгеновского снимка, космической фотографии и шлака. А во-вторых, в них есть определенная визуальная конфигурация, которая в свете истории искусства многим обязана сюрреализму, но обращается не к личным, а к общим нашим кошмарам в попытке потревожить сонную жизнь нации: какие-то образы восходят к травмам Первой мировой войны, когда люди впервые осознали, что ими командуют генералы, не ведающие, что творят; какие-то подхватывают дьявольский факел 6 августа 1945 года (Хиросима); какие-то вглядываются в будущее и молятся о том, чтобы оно оказалось иным.
Альбом называется «Образы для конца столетия» с подзаголовком «Фотомонтажные уравнения». Книга разделена на 14 разделов, в каждом – по одному уравнению. Подписей нет, но между образами часто возникают знаки «плюс», «минус» и «равно». И эти бессловесные приемы ясно описывают неотвратимый поток снов, очнуться от которых можно только с помощью протеста.
* * *
Однако есть и другое, менее явное уравнение, которым определяется движущая сила и воля Питера Кеннарда как художника и наша потребность в его работах. Это уравнение между тем, что мы знаем и (часто) подавляем, и теми, кто, обладая властью, лжет о происходящем. Кеннард занимается – именно поэтому он избрал технику фотомонтажа – превращением невидимого в видимое. Или выявлением того, что скрыто – сознательно и бессознательно. Такие разоблачения выглядят неприятно, но они благородны.
Благородны они, в частности, потому, что обращены к будущему. Последний образ в книге – это зародыш в чреве Земли.
Сегодня мы живем в культуре, настолько озабоченной краткосрочной выгодой, что ей попросту нет дела до будущего. Средства массовой информации спешат забросать нас последними новостями. Правительство спешит ошарашить нас обещанием пластиковых денег. Политики мечтают, чтобы мы поскорей ослепли и проголосовали за них.
Будущее – из которого власть имущие так долго черпали свою кровожадную риторику – сегодня зависит от тех, кто требует заглянуть за пределы отмеренного нам срока. А для этого надо внимательно изучать наши кошмары и подавленные надежды, как это делает Питер Кеннард.
64. Андрес Серрано
(р. 1950)
Сегодня Страстная пятница – день, когда христианские церкви вспоминают страсти Христовы и его мученическую смерть на кресте. Шесть дней назад в Авиньоне местный епископ, которого поддержало несколько фундаменталистских католических групп и Национальный фронт (он набрал 27 % на последних авиньонских выборах), заставил городской музей закрыть вход для посетителей, поскольку там демонстрировалась фотографическая работа нью-йоркского художника Андреса Серрано «Христос в моче». На этой работе, сделанной более двадцати лет назад, запечатлено распятие, помещенное в банку, где якобы содержатся кровь и
