Война. 1941—1945 - Илья Эренбург

Другие нации, зараженные фашизмом, провозгласили тот же отвратительный принцип национального неравенства. Муссолини, ссылаясь на Юлия Цезаря, клялся, что итальянцы выше всех. Венгры уверяют, что они породистее румын, а румыны отвечают, что их кровь чище мадьярской; причем те и другие с равным усердием уничтожают попавших под их иго славян. Национальная «иерархия» придумана для оправдания захватов, порабощения, массовых казней.

В мусорной яме истории фашисты нашли антисемитизм. Перед тем как напасть на другие страны, гитлеровцы начали в Германии убивать евреев: это было учебными занятиями народоубийц. Они сожгли книги Спинозы, Маркса, Гейне, ссылаясь на мистическую зловредность еврейской крови. Они доходили до «переработки» евангелия. В захваченных ими странах и областях гитлеровцы убили миллионы евреев, не щадя ни престарелых, ни новорожденных; не было в истории столь методически осуществленного злодеяния. Оно вытекает из природы фашизма. Когда человек начинает говорить о том, что сосед ниже его, потому что он еврей, негр, метис или цыган, эти слова пахнут кровью. Фашизм начинается с предрассудков и кончается преступлениями.

Гитлеровцы заявили, что они оградят немцев от «тлетворного воздействия интернациональной культуры». Однако в мире мысли и красоты нет таможен. Различные национальные культуры — это не изолированные явления, а ветви единого дерева. Те же идеи облетали все страны Европы, будь то гуманизм, вольтерьянство, романтизм. Гегель, Фурье, Сен-Симон, Маркс волновали молодежь всех государств, предместья всех столиц. XIX век прошел под знаком французской революции, как XX век вдохновляется образом Ленина. Возьмем искусство Испании — в нем можно найти и пришедшую с севера готику, и мудехар — этот вклад арабов, и гномическую поэзию евреев, и блеск итальянского Возрождения; при всем этом испанские литература, архитектура, живопись поражают нас своей особой национальной силой. Возьмем поэзию Пушкина, — разве не увлекался он и французскими классиками, и Байроном? А ведь Пушкин — идеальное воплощение русского гения. Культурная автаркия равносильна культурному оскудению.

Фашисты любят говорить о своей мнимой молодости; они повторяют эпитет «новое»: «новый порядок», «новая Европа». На самом деле они ненавидят будущее; прогресс их страшит. Ошибочно принимать их и за консерваторов: твердя о традициях, они отвергают прошлое. Футурист Маринетти, шут шута Муссолини, давно требовал уничтожения древностей Рима, предвосхищая труды немецких «факельщиков». Тем временем немецкие единомышленники Маринетти уничтожали современное искусство, выкидывали из музеев полотна Ренуара и Матисса, жгли книги Дарвина и Эйнштейна, строили дома, похожие на бастионы средневековья, кричали о Валгалле и устраивали дуэли на молотах. Фашизм не за будущее и не за прошлое, — он внеисторичен, как он аморален и бесчеловечен.

Смешно причислять эсэсовских палачей к ницшеанцам; но идеологи фашизма приспособили слова Ницше о сверхчеловеке для своей бесчеловечной деятельности. Гитлеровец считает, что он выше всех, что любовь, братство, сострадание принижают «сверхчеловека»; ему все позволено — были бы кулаки. Отсюда недалеко до рвов, заполненных расстрелянными детьми, до мрачных героев харьковского процесса.

Фашизм сделал аморальность моралью и человека, и государства. Фашизм отрицает свободу творчества, критическую мысль, национальное и душевное многообразие. В «глайхшальтунг», в нивелировке легко разглядеть муштру прусской военщины, дополненную бессовестностью гитлеровцев. Немецкие солдаты и офицеры гордятся своей моральной безответственностью; они повторяют: «За нас думает фюрер». Отказ от собственных мыслей в их устах звучит как достижение. Здесь исчезает последняя грань, отделяющая человека от животного, и фашистское общество уподобляется стаду взбесившихся баранов.

Родившись в Италии, фашизм окреп и вырос на груди Германии, давно стремившейся к завоеванию мира. Фельдфебель Квачке нуждался в «расовой теории», как в стопке шнапса. Легкие успехи, одержанные Гитлером благодаря слепоте и беспечности многих государственных деятелей Европы, придали фашизму дерзости. Напрасно представители Советского государства предупреждали народы Европы о смертельной опасности, — ни Герника, ни Мюнхен не разбудили спящих. Летом 1941 года многим на свете казалось, что мир стоит перед катаклизмом. Героическая борьба России, победы Красной Армии, высокая непримиримость советских граждан спасли человечество от величайшей катастрофы. Теперь всем ясно, что Красная Армия, вместе с войсками союзников, разгромит гитлеровскую Германию. Именно поэтому во всей остроте встает вопрос о политически-моральном разгроме фашизма.

Наивно было бы предположить, что фашистами являются только те, кто себя ими называет. Мы знаем, что даже гитлеровцы предпочли наименование, в котором присутствуют слова «национальный» и «социализм». В Испании фашисты называют себя «фалангистами». Во Франции — «народной партией», в Словакии — «гвардистами». Финский министр Таннер, один из учеников Гитлера, показавший в Петрозаводске, что он хорошо усвоил уроки своего учителя, является лидером партии, которая именует себя «социал-демократами». Фашизм может отпускаться в растворах разной насыщенности; он может ходить в форменных рубашках различной окраски: в коричневых, черных или голубых; он может рядиться в гражданское платье, — он остается фашизмом.

Недавно исполнилось десять лет со дня фашистского мятежа в Париже. Дата 6 февраля 1934 года тесно связана с другой датой — 14 июня 1940 года, когда войска Гитлера вошли в обезоруженный Париж. Шесть лет фашистской и полуфашистской лжи, как ржа, разъели душу Франции.

Так называемые «квислинги», вся нечисть, которая выползает из щелей разгромленных стран, эти жуки-могильщики, родились задолго до того, как они стали «бургомистрами» и «старостами» Европы. Марсель Деа был фашистом и в то время, когда он называл себя «неосоциалистом». Французский писатель Жионо, проповедник пацифизма, стал апологетом немецкой военщины. Аморальность фашизма позволила тому или иному расторопному дельцу, проделав пируэт, занять место в лакейской Гитлера.

Нужно ли говорить о том, что пируэт в другую сторону и попытка найти других, более надежных хозяев не меняют фашистской сущности перебежчиков? Напрасно генерал Франко пытается изобразить себя нейтральным. Тщетно Перуйтон и Пюше утверждают, что они в Виши руководствовались интересами Франции. Зная Лаваля, я убежден, что он уже разучивает трогательные романсы для заморских любителей такой музыки.

Мы видим, как здоровые чувства народов борются против заразы. Представители подлинной Франции, приехав из Парижа в Алжир, потребовали суда над загримированными фашистами. Гневно прозвучали в Бари речи всех честных итальянцев, направленные против великосветского маскарада. Югославский народ отвернулся от полуфашиста Михайловича. Поляки, которые помнят пепел Варшавы и кровь Вестерплате, с тревогой следят за работой агентов Соснковского. Речь идет не об оттенках политических программ, не о канонах, не о границах, не о моральной чистоте. Не для того сыновья Советского Союза, партизаны Югославии, франтиреры Франции, патриоты Чехословакии, Норвегии, Польши, Греции проливают свою кровь, чтобы место явных фашистов заняли тайные.

Многие немецкие офицеры в частных беседах, в письмах говорят о 1960 или о 1965 годах: еще не кончена эта война, а они, предвидя разгром третьего рейха, уже мечтают о реванше. Немецкая военщина и магнаты Рура легче предадут фюрера, нежели свою мечту о мировом господстве; в нужную минуту они попытаются сменить вывески, флаги, фразеологию, чтобы сохранить когти и клыки. Мало обезоружить армию Гитлера, необходимо выжечь из тела Германии опухоль самообожествления. Кровь немца похожа на кровь любого человека, но в эту кровь проникла зараза. В очищении Германии от фашизма заинтересованы не только ближайшие соседи этого государства — мы, чехи или французы, но и американские фермеры. Если мы хотим спасти наших детей от новой войны, если мы хотим, чтобы вторая половина XX века была человечней и благотворней первой, мы должны уничтожить не только фашистскую армию, но и фашистскую школу, фашистские суеверия, фашистские нравы. Мы должны уничтожить эрзац-фашистов, как бы они себя ни называли. В Германии существуют люди, готовые прийти на смену Гитлера, чтобы своими мундирами, сюртуками или рясами прикрыть кузницы Круппа. Шахт ничем не лучше Функа, Папен — это тот же Риббентроп. Штрассер мог бы быть комендантом Минска или Лилля; находясь в Америке, он, естественно, выступает против Гитлера; но он старается при этом отстоять будущее воинственной Германии. Чтобы спасти фашистскую Германию от подлинного разгрома, генералы и промышленники рейха пойдут на любой маскарад, на эрзац-покаяние, на эрзац-миролюбие, даже на инсценировку анархического путча.