Волчья хватка - Сергей Алексеев

Инок подкачивал насосом лампу, шевелил, переворачивал прут и, приплясывая в тоненьких сапожках, длинно швыркал носом. Эти неспешные приготовления усмиряли не только птиц на деревьях, а и самого Ражного: умиротворяющая приземлённость события никак не соотносилась с предстоящим смертельным поединком. Узник же в затемнённой клетке ходил, как рассвирепевший лев, сотрясал телегу и пугал внезапным, нечленораздельным стоном трепетные крылья воронья.

Разогрев наконец-таки железо, экзекутор заскочил на телегу, откинул тряпку с задней стороны клетки и сунул арматурину между прутьев. Прежде раздался утробный рёв, потом пахнуло вонью палёной шерсти, и в следующий миг из открытой клетки серым сполохом выскочил волк.

Ражный оторопел от неожиданности. Настроенный увидеть калика — пусть озверевшего верижника, но все же в человеческом образе, — он в первое мгновение попятился назад. Когда же зверь, спрыгнув на землю, присел и ощерился, он узнал Молчуна: прижатое левое ухо была с пулевой пробоиной.

Но что же сотворили с ним?! Вместо одного глаза зияла чёрная, с запёкшейся кровью, дыра, на втором — гнойное бельмо. Из разбитого носа сочилась сукровица, старые раны изодраны, а на серой шерсти — горелые пятна пежин от шеи до репицы хвоста.

И только ослепительно-белые клыки, обнажённые в немом оскале, оставались невредимыми и первозданными.

Разъярённый до крайней степени, он ничего не понимал, не чуял, да и вряд ли что видел, лишь угадывая перед собой человека. И все — от бешеного пенного оскала до пружинистой, хищной походки и поджатого полена — все в нем было звериным. Совершённый им за краткую жизнь величайший путь эволюции был уничтожен, превращён в ничто за считанные часы.

Достойную казнь придумал Ослаб, решил вернуть ему Ярое сердце, сведя в Судном Пиру с очеловеченным зверем…

Ражный не мог даже изготовиться, принять какую-то стойку, положение — опыта схваток с хищниками не было, он лишь мечтал отыскать берлогу и потягаться силами с медведем.

А волк уже имел опыт, расправившись с Кудеяром: судя по следам, схватка длилась полчаса, не меньше — не так-то просто было взять одичавшего лесного человека…

— Молчун? — негромко окликнул он, более оттого, что был растерян и ошеломлён видом волка.

Тот не услышал, захлёбываясь от ярости, сделал первый скачок и, не останавливаясь, в тот же миг — стремительный боевой бросок. Ражный отшатнулся, волчьи клыки захватили пояс аракса и, сдёрнув с него кованую бляху, оставили два глубоких, будто отштампованных следа. И только сейчас он вспомнил, что вышел на поединок в чужих одеждах, напитанных незнакомыми волку запахами, если он что-то мог улавливать разбитым носом со вздувшимися ноздрями.

Зверь оказался за спиной и если бы мог мгновенно остановить инерцию семидесятикилограммового тела, успел бы сделать ещё один прыжок, сзади — Ражный повернулся к нему с некоторым опозданием, левым плечом, чтоб отразить удар, однако не теряя надежды, прикрикнул:

— Не смей! Не смей, Молчун!..

И оборвал себя, вдруг осознав, что это не просто недоразумение — поединок. Судный Пир! И независимо от того, кто выставлен противником, ему надо ражаться. Суть сейчас заключалась не в приговоре, вынесенном по воле старца; для того чтобы вернуть воинский дух, он бы и родного брата выставил на ристалище, если бы таковой имелся в природе.

Иное дело, в воле Ражного было, как завершить такую схватку…

После первого неудачного рывка зверь отскочил на несколько сажен и теперь, развернувшись, крался с прижатыми ушами и вздыбленным загривком. Бельмо на единственном уцелевшем глазу мешало ему определить расстояние до цели, а самый сильный и точный удар волк обычно наносил с расстояния трех метров или в тройном прыжке, совокупив силу челюстей с энергией движения. Ражный стоял, как в кулачном зачине, левым плечом вперёд, машинально прикрывая правым локтем рану на боку. Он мог оказывать пока лишь пассивное сопротивление, поскольку для нападения, для атаки следовало избрать какую-то тактику, а ничего! Ровным счётом ничего из огромного арсенала не годилось! Перед ним был хищник, зверь с особой психологией и непредсказуемым поведением. Мало того, он находился постоянно в состоянии Правила, в состоянии дикого, животного аффекта, что удесятеряло его силы и выносливость.

Как всякий боец, в критических, опасных ситуациях Ражный мыслил образами, и в сознании стремительно проносились десятки заготовок, образцов, стандартов ведения схватки.

И осыпалось, как ненужный мусор…

Между тем волк прыгнул! И скорее интуитивно, в миг, когда зверь оторвался от земли, Ражный ушёл в сторону, и в волчьих зубах оказалась рубаха — клок крепчайшей ткани был вырван из подмышки. Причём, хватка была настолько сильной, что Ражного развернуло лицом к Молчуну. А тот прокатился на полусогнутых лапах по мёрзлой стерне и вновь был в боевой стойке. На сей раз бросок последовал мгновенно — волк не давал опомниться, но плохо видел, рванул наугад, и это спасало. Ещё шмат тряпки был унесён зверем, выхваченный из левого рукава, и лопнула кожаная шнуровка на груди. Но перед внутренним взором уже стоял спасительный образ бродячего аракса, нарушителя государственной границы, пойманного в горах. Вернее, все, что он тогда мимоходом обронил о своих поединках с дикими зверями. Он ничего не говорил о схватках с волками, поскольку боролся с хищниками из семейства кошачьих, однако сознание выхватило и запечатлело две детали: зверь не может изменить направление в полёте. И ни в коем случае нельзя давать вкусить или хотя бы почуять горячую кровь.

С кровью было ясно. Ещё бы сказал, какой зверь делает только прямой прыжок? Бенгальский тигр? Пума? Снежный барс?..

Молчун пока что рвал рубаху, не чуял свежей крови, которая взбесила бы зверя ещё сильнее, и после первых неудачных бросков с дальней дистанции стал менять тактику, подходить ближе, и это становилось опаснее для Ражного. С короткого расстояния было легче понять и увидеть намеренья противника, но оставалось меньше времени на ответную реакцию. В кулачном зачине можно парировать удар, поставить защиту — тут же под клыки хищника не подставишь руку, не заслонишься ею; любой просчёт, всякое неосторожное действие, ориентированное на соперника — человека, тотчас закончится победой зверя.

И все время подставлять рубаху — не выход: ещё пара щипков — и останешься голым…

Зверь находился в сажени и как опытный поединщик, испытав возможности соперника, улавливал, выгадывал миг, чтоб нанести решающий удар, способный переломить ход схватки. Безмолвно щеря клыки, он приседал на передних лапах, совершал обманные выпады и тоже отслеживал каждое движение Ражного. Ему мешало бельмо или сгусток гноя в глазу, изредка он встряхивал головой и, кажется, на секунду терял противника из виду. Следующий прыжок Ражный предусмотрел точно, ушёл вправо, и серый сполох со звуком мины большого калибра прошелестел так близко, что опахнуло ветром и запахом палёной шерсти.