Король снов - Роберт Силверберг

А затем перед ним появился сам Дворн во всем своем великолепии и королевском блеске: колоссальная статуя, высеченная из мрамора теплого сливочного цвета, возвышавшаяся в большой нише в задней части пещеры.

Изваяние сидящего понтифекса было высотой в десять футов, если не больше, благородная статуя левой рукой опиралась на колено; правая рука была поднята и простерта к входу в пещеру. На каменном лице Дворна застыло выражение великого спокойствия и благосклонности: это был лик не просто короля, пусть даже и выдающегося, но поистине богоподобного существа с безмятежными улыбающимися идеально правильными чертами, лик спокойный, утешающий, всеведущий.

Это же поистине великолепное произведение искусства, подумал Деккерет. Просто поразительно, что такой несравненный шедевр практически неизвестен за пределами небольшой провинции.

Так можно было бы изобразить лик Божества, сказал он себе, если бы какой-нибудь художник решился отнестись к Божеству как к человеку, а не как к абстрактному и вовеки непостижимому духу созидания. Но никто и никогда не пытался изображать Божество в таком облике. Не могло ли оказаться, что безымянный создатель этого великого произведения искусства намеревался изобразить Дворна как воплощение Божества? В той богоравной безмятежности, которую скульптор придал лику понтифекса Дворна, определенно имелось нечто почти кощунственное.

Справа и слева от огромной статуи располагались две ниши меньших размеров, в которых помещались большие, отполированные до зеркального блеска шарообразные агатовые вазы. Это, решил Деккерет, и были ковчеги, в которых сохранялись мощи понтифекса Дворна — его волосы, зубы, кости и что там еще могло остаться. Впрочем, он не собирался задавать вопросы по поводу их содержимого.

Главный страж вручил Деккерету венок. Для его изготовления мастерам, наверное, потребовалось много часов. Он был сделан из сухих разноцветных стеблей тростника, переплетенных в сложный узор, в который через каждые четыре дюйма были вставлены тонкие широкие металлические кольца; на них старомодными письменами были сделаны надписи, но Деккерет не смог их разобрать. Ему объяснили, что он должен будет положить венок в небольшое углубление, выдолбленное в полу пещеры прямо перед статуей, и поджечь его факелом, который вручит ему главный страж. После чего, когда огонь займется, ему следовало опуститься на колени, войти в состояние медитации и раскрыть свою душу перед великим понтифексом-основоположником.

Для него, человека, никогда не питавшего никакой веры в сверхъестественное, это был очень странный поступок Но в его сознании вдруг всплыли слова Престимиона, произнесенные несколько месяцев назад, когда они вдвоем стояли рядом в необъятном тронном зале понтифекса в глубинах Лабиринта:

«Для пятнадцати миллиардов людей, которыми мы управляем, мы являемся воплощением всего святого, что есть в этом мире. И поэтому они возводят нас на эти роскошные до безвкусия троны и низко кланяются нам, и нам ли возражать против этого, раз это в какой-то степени облегчает нашу работу по управлению это громадной планетой? Думайте о них, Деккерет, всякий раз, когда вам придется играть главную роль в абсурдных ритуалах или карабкаться на какое-нибудь уродливое громоздкое седалище. Вы же знаете, что мы не какие-то простецкие местные князьки. Мы главная сила, движущая этим миром».

Да будет так, решил Деккерет. Такой была задача, поставленная нынешним днем перед лордом короналем Маджипура. И он не станет оспаривать право обстоятельств ставить перед ним подобные задачи.

Он уложил венок в углубление, принял факел от главного стража и поднес пламя к тростнику.

А теперь следует встать на колени и склонить голову перед статуей.

Стражи отступили назад, затерялись где-то в тени у него за спиной. Впрочем, Деккерет уже успел позабыть об их присутствии. Он не слышал даже безостановочного скрипучего постукивания вращающихся молитвенных колес у входа в пещеру, которое навязчиво звучало в его ушах еще несколько секунд назад.

Он остался наедине с понтифексом Дворном.

А что теперь делать? Молиться Дворну? Но он не мог этого сделать. Дворн был мифом, легендарной фигурой, безликим персонажем одной из первых песней «Книги Изменений». Даже в глубине души, втайне от всего мира, Деккерет не мог заставить себя молиться мифу. Он вообще не был приучен молиться.

Да, он верил в Божество. А как он мог не верить? Он был сыном своей матери. Но эта вера не пронизывала глубин его души. Как и все на свете — возможно, даже Мандралиска, — он при случае поминал Божество в разговорах и на словах благодарил Божество за то хорошее, что случалось в его жизни. Но все это на самом деле было всего лишь фигурами речи. Для Деккерета Божество было великой силой творения вселенского масштаба, непостижимой и существующей в беспредельности космоса, которая вряд ли станет обращать внимание на пустячные просьбы любого из существ этой вселенной. Ни настойчивые мольбы лорда короналя Маджипура, ни панический визг перепуганного билантуна, за которым гонится по лесу голодный хайгус, не могли вызвать сострадания у Божества, которое создало все живое ради целей, понимание которых недоступно смертным существам, и предоставило им идти каждому по жизни своим собственным путем вплоть до того часа, когда наступает черед каждого удалиться к Источнику Всего Сущего.

Но все же он чувствовал, что здесь что-то происходит… что-то странное…

Венок теперь горел мерцающим синевато-фиолетовым огнем; над ним, крутясь, поднималась струя темного дыма. Приятный аромат, напомнивший Деккерету о запахе бледно-золотого стойензарского вина, заполнил его ноздри. Он глубоко вдохнул. Ему казалось, что это будет правильно. И, когда дымный аромат хлынул ему в ноздри, он почувствовал мощный резкий приступ головокружения.

Время остановилось. И в течение этого бесконечного времени он всматривался в безмятежное каменное лицо, светившееся перед ним сквозь легкое дымное марево. Смотрел в это прекрасное лицо… смотрел… смотрел… смотрел не отрываясь… Внезапно ему стало ясно, что сейчас необходимо закрыть глаза.

И затем ему показалось, что внутри его головы послышался голос, говоривший не словами, а абстрактными образами. Деккерет не мог перевести то, что ему говорилось, в законченные фразы, и все же он был уверен, что, невзирая на это, в услышанном имелось некое концептуальное значение и провидческая мощь. Он не знал, кто (или что) говорил с ним, но этот некто признал в нем Деккерета Норморкского, лорда короналя Маджипура, которому предстоит в будущем стать понтифексом по прямой линии преемственности от Дворна.