Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

было догадаться. Среди молодых участников заседаний ходила шутка: «Что за комиссия, Создатель, когда повязан председатель!». Во время одного из перерывов я как-то сказал владыке Михаилу, что называю «денисенковскую говорильню» «комиссией по противодействию христианскому единству». И владыка воскликнул: «Да что Вы говорите! И я её точно так же называю!». И крепко сжал мне руку…

Одно из заседаний комиссии, работавшей в Новодевичьем монастыре, было особенно драматичным. Конец 1980-х – начало 1990-х годов… На Западной Украине явочным порядком возобновили свою деятельность униаты. Митрополит Филарет в официальных заявлениях, по наводке «киевской Лубянки», упрямо повторял, что на Украине нет униатской проблемы. Полное выпадение из реальности… Заседание прерывает секретарь епархии: митрополита Филарета просят срочно пройти к телефону – Львов на связи. Проходит полчаса; председатель возвращается с изменившимся лицом и сообщает: «Униаты захватывают кафедральный собор!». И, желая разрядить эмоции, с раздражением бросает протоиерею Василию Стойкову, профессору ЛДА: «Это вы их у себя так воспитываете!» На что о. Василий спокойно отвечает: «Простите, владыка, а кто их к нам направляет?» Владыка Михаил при этом хранил молчание, но было ясно, на чьей стороне его симпатии…

Справка. На протяжении послевоенных десятилетий большинство абитуриентов, желавших поступить в Ленинградскую духовную семинарию, приезжало из Волыни (Ровно) и Галиции (Львов). Оно и понятно: эти земли были включены в состав СССР только после Великой Отечественной войны, и там не было массового закрытия храмов, как в советской России в 1920–1930-х годов. Во время экзаменов члены приёмной комиссии составляли список по двум «разрядам»: в одной колонке – «западенцы», в другой – все остальные. И при конкурсном отборе преимущество давалось «восточной» графе. Так, троечник, скажем, из Ярославской или Псковской областей, имел больше шансов при зачислении, нежели отличник из Ивано-Франковска или Тернополя. И, тем не менее, процент «потенциальных униатов» в семинарии всё равно был велик.

В 1995 г. была издана книга архиепископа Михаила «Русская православная Церковность». В ней он изложил свой взгляд на «униатский вопрос».

«Львовский Собор Русской Церкви 1946 г., под давлением советской власти принял поистине чудовищное решение о внезапной ликвидации униатства, т. е. об уничтожении Церкви, уже в течение многих веков не имевшей даже канонического общения с Русской Православной Церковью и вдруг оказавшейся в неё насильственно включённой! Последствия такого силового "решения" конфессиональной проблемы хорошо известны: команда из Москвы не превратила униатов в православных – наоборот, пятьдесят лет насильственного "воссоединения" были годами резкого усиления в Западной Украине, а отчасти и в Белоруссии прокатолических настроений. Униаты же, до Львовский "унии наоборот" считавшие себя по характеру богослужения и по укладу церковной жизни близкими к Православию, круто развернулись в сторону Римско-Католической Церкви. Перемена эта проявилась в усилении конфессиональной розни, которая, в свою очередь, вызвала множество насильственных действий, недопустимых для людей, считающих себя христианами» [493] .

В то же время владыка Михаил с благословения священноначалия Русской православной Церкви активнейшим образом включился практически во все межхристианские инициативы Церкви. Владея несколькими языками (особенно его отличало блестящее знание немецкого языка и латыни, изучением которой он занимался самостоятельно с одиннадцатилетнего возраста), владыка Михаил легко вёл любую богословскую дискуссию. На протяжении многих лет он вносил исключительный по ценности вклад в официальные двусторонние богословские собеседования Русской православной Церкви с евангелическими Церквами в Германии (ФРГ), Союзом евангелических церквей в ГДР, с Евангелическо-Лютеранской церковью Финляндии и с Церквами реформатского исповедания.

Владыка Михаил принял участие и во второй встрече «Дебрецен-11» представителей православных и реформатских Церквей (октябрь 1976 г., Ленинградская духовная академия) На этом богословском собеседовании он сделал доклад на тему: «Евхаристия по учению Православной церкви» [494] .

Автору этих строк довелось присутствовать на этом собеседовании. Сейчас уже трудно восстановить в памяти содержание хода заседаний. Однако вспоминается колоритная картина: в актовом зале академии, за П-образным столом восседают члены русской делегации. Самые маститые из них – убелённые сединами владыка Михаил и профессор-протоиерей Ливерий Воронов (митрополит Никодим, незадолго до этого перенёсший очередной инфаркт, лежал на одре в своих покоях и следил за ходом собеседования по трансляции). Каждый из них – блестящий специалист в области догматического богословия и церковной истории. По возрасту – почти ровесники (1912 и 1914 гг. рожд.) Оба в прошлом – «технари»: один теплотехник, другой химик. Оба – «старые лагерные волки»: сидели при Сталине, о. Ливерий провёл десять лет в Норильске. Оба чувствуют себя лидерами, авторитетами. И малейшее разногласие по вероучительному вопросу ведёт к пикировке и эмоциональному взрыву. А голландские и швейцарские кальвинисты, как «сытые вольняшки», с изумлением взирают на «разборку» русских богословов, не подозревая, что у обоих изломанные судьбы, искалеченная психика и перекрученные нервы… А потом, надувшись, как дети, они сидят, отвернувшись друг от друга и подперев рукой щеку. И всё это – на фоне боковой стены актового зала с ритуальным по тем временам портретом Ленина…

В деятельности целого ряда архиереев того времени имел место некий «дуализм». Активно участвуя в международной церковной жизни, отстаивая честь русского богословия на многочисленных собеседованиях, симпозиумах, они вносили определённый вклад в укрепление связей между тогдашним Советским Союзом и странами Запада. С этой точки зрения «Старая площадь» была ими довольна (есть, мол, у нас и такие). Но у себя в епархии они были вынуждены терпеть мелочные придирки и ограничения со стороны местных уполномоченных. А в руках уполномоченных были такие сильные рычаги власти, как прописка и регистрация.

В июле 1923 г. патриарх Тихон категорически отказался от принципа регистрации священнослужителей и церковных общин, от согласования (уже в то время государство пыталось навязать Церкви такие отношения) с властью назначения епископов и от каких бы то ни было мероприятий, которые допускали бы вмешательство государства во внутренние дела Церкви.

Активный и решительный протест Церкви в 1923 г. показал ничтожность всяких «регистрационных удостоверений» и прочих канцелярских бумаг, которые гипнотизируют трусов и слабовольных. Регистрационная государственная политика в результате дружного отпора кончилась полным провалом: народные массы, объединившиеся вокруг патриарха Тихона, не обращали внимания на все официальные циркуляры, разъяснения и инструкции, и с этой мощной народной волной протеста власти не могли ничего сделать. Но это – в 1920-х. А в 1960-е Церковь должна была считаться с «госконтролем».

В 1932 г. в Советском Союзе вводятся паспорта. В томе Советской Энциклопедии, вышедшем в 1930 г., ещё можно было прочесть: «Паспортная система была важным орудием полицейского воздействия и налоговой политики в так называемом полицейском государстве. Паспортная система действовала в дореволюционной России. Советское право не знает паспортной