Анжелика - Анн Голон

Анжелика глубоко вздохнула.

— Как тяжело… — прошептала она. — Куда ни глянешь — всюду одни враги, всюду ненавидящие, завистливые, подозрительные взгляды, всюду угроза.

— Послушайте, может быть, еще не все потеряно, — сказал Дегре. — Фуке предлагает вам почетный выход из положения. Правда, состояния мужа вам не возвратят, но все же вас обеспечат. Чего же вам еще нужно?

— Мне нужен мой муж! — вскакивая, с яростью крикнула Анжелика.

Адвокат с усмешкой посмотрел на нее.

— Вы и впрямь удивительное создание.

— А вы… вы — трус! В душе вы тоже умираете от страха, как и все остальные.

— Да, это верно, для всех этих высокопоставленных особ жизнь несчастного клерка не стоит ни гроша.

— Ну что ж, берегите свою жалкую жизнь, она и впрямь недорого стоит! Берегите ее, чтобы охранять бакалейщиков от воров-приказчиков, чтобы разбирать дрязги алчных наследников. Я не нуждаюсь в вас.

Адвокат молча встал и принялся медленно разворачивать какой-то листок бумаги.

— Вот отчет о моих расходах. Можете убедиться, что я ничего не присвоил.

— Мне безразлично, честный вы или вор.

— Еще один совет.

— Мне больше не нужны ваши советы. Я обращусь за ними к моему зятю.

— Ваш зять предпочитает не вмешиваться в это дело. Он вас приютил и рекомендовал мне, рассчитав, что, если все обернется хорошо, он припишет заслугу себе. Если же нет, он умоет руки, оправдываясь тем, что находится на службе у короля. Вот почему я еще раз советую вам: попытайтесь увидеться с королем.

Низко поклонившись Анжелике, Дегре надел свою выгоревшую шляпу и направился к выходу, но тут же вернулся.

— Если я вам понадоблюсь, вы можете послать за мной в «Три молотка», я бываю там каждый день.

Когда адвокат ушел, Анжелике вдруг захотелось заплакать. Теперь она осталась совсем одна. Она чувствовала, что над ней нависает тяжелое грозовое небо, сгущаются набежавшие со всех сторон тучи: уязвленное тщеславие его преосвященства де Фонтенака, страх Фуке и Конде, равнодушие кардинала и — уже совсем рядом — настороженное выжидание зятя и сестры, готовых, едва почуют опасность, выгнать ее из своего дома.

В прихожей ей встретилась Ортанс в белом переднике, повязанном на тощих боках. В доме пахло клубникой и апельсинами. Ведь в сентябре хорошие хозяйки варят варенье. Дело это деликатное и сложное; среди тазов из красной меди и гор колотого сахара металась заплаканная Барба. Три дня все в доме шло кувырком.

Ортанс несла драгоценную голову сахара, когда прямо на нее из кухни выскочил Флоримон, яростно потрясая своей серебряной погремушкой с тремя колокольчиками и двумя хрусталиками.

Этого было достаточно, чтобы разразилась буря.

— Мы не только стеснены, не только скомпрометированы, — завизжала Ортанс,

— но я уже и шагу ступить не могу в собственном доме, чтобы меня не сбили с ног и не оглушили. У меня чудовищная мигрень. И в то время, как я буквально падаю, изнемогаю от домашних забот, госпожа принимает своего адвоката или бегает по городу под предлогом, будто хочет освободить своего ужасного мужа, потерю богатства которого она никак не может пережить.

— Не кричи так громко, — сказала Анжелика. — Я с удовольствием помогу тебе варить варенье. Я знаю великолепные южные рецепты.

Ортанс, не выпуская из рук сахарной головы, гордо выпрямилась, словно трагическая актриса на сцене.

— Никогда! — гневно воскликнула она. — Никогда я не разрешу тебе прикоснуться к еде, которую готовлю своему супругу и своим детям! Я всегда помню, что твой муж — приспешник дьявола, колдун, что он изготовляет яды. И вполне возможно, что и ты с ним заодно. С тех пор как ты здесь, Гастон стал неузнаваем.

— Твой муж? Да я даже не смотрю на него.

— Зато он на тебя смотрит… и гораздо больше, чем следует. Ты сама должна понять, что слишком загостилась у нас. Ведь вначале ты говорила только об одной ночи…

— Поверь мне, я делаю все возможное, чтобы выяснить положение.

— Все твои хлопоты кончатся тем, что ты привлечешь к себе внимание и тебя тоже арестуют.

— Право, не знаю, может, в тюрьме мне будет даже лучше. По крайней мере меня обеспечат бесплатным жильем и не будут попрекать.

— Ты просто не представляешь, что говоришь, милочка, — усмехнулась Ортанс. — Нужно вносить десять су в день, а так как в Париже я единственная твоя родственница, то, конечно, их будут требовать с меня.

— Это не так уж разорительно. И меньше той суммы, что я даю тебе, не считая туалетов и драгоценностей, которые я тебе подарила.

— Но когда у тебя родится еще один ребенок, мне придется вносить тридцать су в день…

Анжелика устало вздохнула.

— Пойдем, Флоримон, — сказала она мальчику. — Ты же видишь, что утомляешь тетю Ортанс. Пары от варенья ударили ей в голову, и она сама не ведает, что несет.

Мальчик засеменил к матери, звеня своей блестящей погремушкой. Это привело Ортанс в полную ярость.

— Вот, полюбуйтесь! — кричала она. — У моих детей никогда не было таких погремушек. Жалуешься, что нет денег, а сама покупаешь сыну такую дорогую игрушку.

— Ему очень хотелось. Да она и не такая уж дорогая. У сына сапожника, что сидит на углу, точно такая же.

— Всем давно известно, что простолюдины не умеют беречь деньги. Они балуют своих детей, но не дают им никакого образования. Прежде чем покупать бесполезные вещи, вспомнила бы, что ты нищая, а у меня нет ни малейшего желания содержать тебя.

— А я и не прошу тебя об этом, — ответила Анжелика, задетая словами сестры. — Как только вернется д'Андижос, я перееду в гостиницу.

Ортанс пожала плечами и с презрительной жалостью рассмеялась.

— Да ты, оказывается, еще глупее, чем я думала. Ты не знаешь ни законов, ни как они применяются. Твой маркиз д'Андижос ничего тебе не привезет.

Мрачное предсказание Ортанс полностью оправдалось. Когда маркиз д'Андижос в сопровождении верного Куасси-Ба явился к Анжелике, он сообщил, что на все имущество графа де Пейрака в Тулузе наложен арест. Он смог раздобыть лишь тысячу ливров, которые ссудили два богатых арендатора де Пейрака, взяв с д'Андижоса клятву сохранить это в тайне.

Большая часть украшений Анжелики, золотая и серебряная посуда, а также почти все ценное, что находилось в Отеле Веселой Науки, включая слитки золота и серебра, были конфискованы и переданы в казну тулузского наместника, а частью увезены в Монпелье.

Д'Андижос выглядел растерянным. От его обычной болтливости и веселого настроения не осталось и следа; боязливо озираясь, он рассказал также, что арест графа де Пейрака вызвал в Тулузе волнения. Прошел слух, будто в этом виноват архиепископ, и толпа, собравшаяся у его дворца, чуть не подняла настоящий бунт. К д'Андижосу явилась делегация капитулов просить его — ни больше ни меньше — возглавить восстание против королевской власти. Маркизу с большим трудом удалось вырваться из Тулузы и уехать в Париж.