Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах - Николас Старгардт

1948 г. психологи и директора детских домов из разных стран Европы встретились, чтобы обсудить свой опыт работы с военными сиротами, но не пришли к единому мнению о характере пережитого детьми негативного воздействия. Некоторые считали, что решающую роль в психическом состоянии детей сыграло насилие, свидетелями которого они стали. Другие полагали, что насилие произвело небольшое впечатление по сравнению с потерей семьи, и, подобно Анне Фрейд, делали вывод, что бедственное состояние детей войны не слишком отличается от состояния детей, переживших подобную разлуку в мирное время. Одни считали, что травматические воспоминания следует надежно подавить, чтобы дать детям возможность развиваться дальше, другие – что такие воспоминания необходимо выразить в процессе игровой терапии [26].

В начале лета 1945 г. швейцарский Красный Крест на несколько месяцев пригласил 300 выживших в концлагерях детей в Швейцарию для восстановления сил. Многие дети приехали из Бухенвальда. Среди них было два еврейских мальчика примерно одного возраста: Кальман Ландау из Польши и Томас Геве из Германии. Оба пережили форсированные марши из Аушвица и Гросс-Розена, и оба в попытке выразить свой опыт обратились к рисованию. Геве начал рисовать в Бухенвальде, пока набирал вес и был еще слишком слаб, чтобы выйти из барака. Один из узников, немецкий коммунист, с которым он подружился, принес ему пачку голубых бланков из нацистской канцелярии. Когда стало известно, что Томас увлекается рисованием сцен лагерной жизни, другие узники стали собираться, чтобы посмотреть на его работы, и приносили ему огрызки цветных карандашей [27].

Томас Геве хотел создать визуальную энциклопедию лагерной жизни для своего отца. Голубые бланки, на которых он начал рисовать в Бухенвальде, напомнили ему сигаретные карточки, которые он собирал в Берлине еще до войны. Его отец, в 1939 г. эмигрировавший в Англию, старался поддерживать связь с сыном и вместе с письмами присылал ему английские сигаретные карточки. Чтобы получить полный доступ к энциклопедическим знаниям, требовалось собрать весь комплект – 200 карточек. После освобождения из Бухенвальда Томас поставил перед собой задачу создать энциклопедию, посвященную тому миру, в котором погибла его мать и о котором не имел ни малейшего представления его отец [28].

Чтобы объяснить, как функционировали лагеря, Геве набросал планы барачных блоков и описал, как в каждом из них из здания охраны распределялись задачи между заключенными. Он зарисовал нарукавные повязки узников разных рангов и изобразил, в каком порядке новоприбывшие проходят через разные части лагеря. Мальчишкой в Берлине он восхищался узловыми станциями городской железной дороги и нацистскими выставками французских военных трофеев, умело соединявшими инженерное искусство и передовые технологии. Как будущий инженер-строитель он уделял в своих рисунках особое внимание техническим аспектам лагерных сооружений и техническому разделению труда внутри лагерей, часто исключая из общей картины людей. Взяв за образец энциклопедию, составленную из сигаретных карточек, он передал в своем цикле рисунков внутреннюю логику лагерного мира, а не свою личную историю [29].

В швейцарском детском доме на горе над Цугом работы Геве передавали из рук в руки и приводили в пример, чтобы подтолкнуть других детей к самовыражению через рисование. Кальман Ландау в цикле из 12 рисунков запечатлел хронику собственного пребывания в лагере: прибытие, переклички, принудительные работы, попытки «организовать» (добыть) пропитание и казни заключенных, пытавшихся бежать. Он изобразил форсированные эвакуационные марши из Аушвица, во время которых заключенных расстреливали и забивали прикладами в снегу, и открытые грузовые вагоны, в которых их везли в Гросс-Розен и Маутхаузен, где по прибытии тысячами паковали в карантинные бараки. Последние два рисунка рассказывают о том, как узники Бухенвальда разоружили и взяли под стражу эсэсовцев-охранников и как затем мальчики прибыли к швейцарской границе в вагоне, очень похожем на тот, который привез их в лагерь. Даже на швейцарском пограничном посту в Райнфельдене нарисована колючая проволока – как, вероятно, и было в действительности [30].

Так же как у детей-художников из Терезиенштадтского гетто, на рисунках Ландау фигуры, обладающие властью, заметно крупнее всех остальных. Начальник лагеря, эсэсовские охранники и врачи имеют индивидуальные черты, в то время как заключенные, включая его самого, почти неотличимы друг от друга – огромная масса бесправных, взаимозаменяемых единиц, подлежащих транспортировке, хранению и в конце концов уничтожению. Приклад винтовки, которым забивают отставших во время форсированного марша по снегу, на рисунке просто огромен.

Только когда заключенные вновь обретают самостоятельность и могут «организовать» – то есть награбить – для себя какие-то вещи в лагере, они приобретают отчетливые личные черты. Но даже на том рисунке, где вооруженные узники освобождают лагерь Бухенвальд, охрана все равно прорисована крупнее и четче заключенных. В работах Кальмана Ландау, как и в работах Томаса Геве, примечательны элементы пространственного картирования. Ландау стремился не столько верно изобразить пропорции предметов, сколько передать общий архитектурный план сцены и логическую взаимосвязь ее частей. Для полной наглядности он добавляет знаки и подписи на ломаном немецком: Morgen Tempo (утренний марш), Zu[m] Krematorium (в крематорий), Blok Al[te]ster (старшина блока), Es stimmt (сходится (все на месте) или – что звучало особенно зловеще во время вечерней переклички – Es stimmt nicht (не сходится (не все на месте). Это внимание к предметам, архитектуре и технологиям в целом более характерно для рисунков мальчиков-подростков. В Терезиенштадте чешские мальчики, посетившие крематорий гетто, поместили иллюстрированный репортаж о его работе в своей еженедельной газете, со знанием дела описав устройство, количество сжигаемых трупов и расход топлива. В пламени крематория сгорали в основном тела стариков и больных, десятками тысяч умиравших в гетто. В то время мальчики еще не знали о существовании лагерей смерти. Иегуде Бэкону разрешили заглянуть внутрь крематория только после того, как он попал в штрафной батальон Биркенау. Ни Кальман Ландау, ни Томас Геве не видели газовую камеру изнутри. Но оба считали нужным изобразить ее, как будто их хроника и картографический план лагеря без этого были бы неполными [31].

Глядя на эти рисунки в 2003 г., Геве объяснил, что не стал изображать заключенных внутри газовой камеры, так как не был уверен, что вполне точно нарисует саму установку. Но изображение механики происходящего, возможно, дало ему необходимое средство для выражения своего опыта. Позднее Геве стал инженером-строителем [32].

Некоторые рисунки Кальмана Ландау, например изображение черепа над газовой камерой, отчетливо перекликаются с рисунками Геве: тот поместил в центре одной своей работы такой же череп, от которого веером расходятся названия концлагерей. Но если у Геве череп символизировал замкнутую систему нацистских лагерей и террор, то венчающий трубу крематория череп у Ландау был частью разворачивающейся на рисунке истории. Ясность хронологии этой истории, начиная с момента