Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

— Ты, Агнешка, такая молоденькая, вот как тебе не стыдно таким делом заниматься?

— Каким, Иисус и Мария, делом?!

— А вот что ты делала, когда здесь стояла?

— Голосовала. Хотела попросить кого-нибудь, чтобы меня подбросили до Олиты. Мне надо добраться до бабушки, а у меня нет ни денег, ни телефона. Ждала, что кто-нибудь пожалеет.

— О Боже мой, — вздыхает усач, заводя мотор. — О Боже мой. Вот правду говорят, дуракам и малым детям везёт. Только и не знаю, ты у нас дурак или малый ребёнок. Как тебе в голову пришла идея без денег поехать к бабушке?

Мне даже не приходится выдумывать эту историю. Она произошла с одной девочкой с Докторской улицы, мы с ней были хорошо знакомы. По счастью, я выгляжу достаточно юно, чтобы говорить убедительно.

— Отчим выставил. Пьяный был, сначала бить стал, потом полез, а я его послала и на улицу выбежала. Вот он разозлился и стал кричать, чтоб я не возвращалась. Я и не вернусь, ну его. А из пожитков у меня только вилка в сумке, — я вынимаю её, и водитель кидает взгляд.

— Зачем тебе вилка в сумке? Придумала тоже!

— Для отчима. Ножом пырнуть — убить можно. А вилкой ткнула — он вроде испугался и отстал, а вреда никакого. Только я даже с вилкой к нему не вернусь.

— Да это понятное дело. Вот носит же земля уродов! Как это можно, ты ему в дочери годишься, он на твоей матери женат… а мать-то куда смотрит?!

— Она умерла полгода назад.

— Ты смотри, земля не остыла! Ах, паскудник!

Весь путь до Олиты я слушаю ругательства водителя, ни лица, ни имени которого так и не могу вспомнить.

— Не надо пугать бабушку, — говорит он, когда мы подъезжаем к городу. — Не надо заявляться ночью и говорить, что ловила машину на трассе. Надо сказать, что приехала на автобусе, и прийти днём. Смотри. Вот мотель. Я сейчас тебя покормлю и сниму номер.

— Э, не надо номера, — бормочу я, волнуясь, как бы мне боком не вышла такая благотворительность.

— Ты меня не бойся, я тебе в дедушки гожусь. Вот у меня внучка есть как ты, я на тебя гляжу, думаю: Господи мой Боже, не дай, чтоб с ней случилась такая беда. У тебя будет свой номер, своя постель, и я всем скажу, чтобы никто не вздумал и подойти к твоей двери, не то отведает моего ножа. Боже мой! Такой ребёнок должен всего бояться, искать милости на улицах, Боже мой, Боже!

Что ж, теперь у меня есть ужин и постель. И в неё действительно никто не пытается завалиться, так что я чудесно высыпаюсь. Правда, один человек всё-таки входил в мою комнату, сумев неизвестным образом миновать запертую дверь. Он засунул четыре полусотенные банкноты в мою сумочку.

Несмотря на то, что Олита, по местным меркам, крупный город, достопримечательностей здесь только две: обязательный в польских городах памятник Стефану Баторию (который для жителей Республики примерно то же, что в Венской Империи — премьер д’Эсте) и братская могила русских солдат с мемориалом, возведённым на деньги России после заключения мира в тысяча девятьсот сороковом. На каждой второй вывеске — слово Alytus как часть названия. Вроде бы по-немецки название тоже на «А» — непонятно, почему у поляков на «О». Спросить об этом, впрочем, некого.

Засев с чашкой кофе и тостами в неожиданно дешёвом привокзальном кафе (где я оказываюсь единственным посетителем женского пола), я размышляю.

Где-то в черте Олиты находится одна из чародейских могил, но, похоже, именно про эту местные не знают, иначе бы достопримечательности было три. С какой стороны схватиться за проблему её поиска, я даже не представляю — просто какое-то ощущение беспомощности. Надо как-то сосредоточиться. Ужасно не хватает пуговиц, выброшенных на Марчина, пальцы даже шевелятся от желания их перебрать.

Вздохнув, я закрываю глаза и представляю себе россыпь разноцветных кружков с дырочками и петельками на фоне белой простыни или скатерти.

Мне надо узнать, где могилы — отодвигаю большую чёрную пуговицу вверх. Мне надо в это время где-то жить и как-то питаться — зелёная пуговка от моей детской курточки оказывается рядом с чёрной. Очевидно, что мне надо как-то расспросить жителей и при этом не выглядеть странно — вверх скользит совсем крошечная перламутровая пуговка. От кого ожидают расспросов о могилах? От журналистов — но я не похожа на журналистку. От туристов — но им рассказывают о могилах известных, а мне нужны слухи и сплетни, городские легенды и детские страшилки. Студентка-фольклористка! — в верхний ряд торжествующей точкой ложится алая пластмассовая пуговица.

Я гордо окидываю взглядом получившуюся линию… ой, ёж ежович, жильё! Впрочем, моя же легенда мне в помощь. Я-то никогда не бывала студенткой, но слышала, что практически вся Европа покрыта сетью специфических студенческих гостиниц, отличающихся, с одной стороны, низким уровнем сервиса, а с другой, относительной чистотой и безопасностью, а главное, дешевизной. Открыв глаза, я вынимаю и пересчитываю деньги. После завтрака осталось сто шестьдесят злотых. Если хватит хотя бы на три дня цивилизованной жизни, уже хорошо. Всё-таки для пастьбы в вольных пампасах я не гожусь — я с содроганием вспоминаю идиотское путешествие по окрестностям Будапешта этим летом. Как оно могло вообще показаться хорошей идеей?

Найти колледж не составляет большого труда, хотя и отнимает некоторое время. Выяснить у студенток, где можно переночевать, тоже оказывается просто. Место в дормитории (так, оказывается, это называется) встаёт мне в сто двадцать злотых за трое суток. За эти деньги я получаю кровать и запирающуюся тумбочку в комнате с шестью кроватями и обеденным столом. Туалет и душ в коридоре. В комнате кроме меня снимает место только одна девушка из Клайпеды. Она лежит поверх покрывала с книжкой и на моё появление не обращает ни малейшего внимания. Если бы не болтливая портье, я бы не знала о соседке вообще ничего.

Поразмыслив, я снова направляюсь к колледжу, по дороге купив блокнот и ручку (ещё минус восемь злотых, но что поделать).

— Одну девчонку убили ещё после войны на мосту через Неман, на том, по которому трасса идёт до Тракая. Повесили вниз головой на перилах, проткнули насквозь арматуриной, чтобы тело не шаталось, и ещё и шею вскрыли. Выпустили кровь. И при этом всё это снаружи перил делали, прикинь? Как будто кто-то, кто летать умеет. Так вот, у неё на шее был медальончик с портретом её парня. Он исчез, наверное, упал. Парень её, когда