Еретик. Книга 3 - Вера Золотарёва

свои помыслы. Возможно, виной тому была ее беззащитность перед ним и искренний интерес, с которым она обращалась к нему, несмотря на обстоятельства.

– Я знаю, о чем еще ты, наверняка, хочешь услышать. Заслужили ли свое наказание люди в Кантелё? Что ж… катарская ересь, которую они распространяли, безусловно, опасна – ты и сама видела, к чему приводит следование ей. Но желал ли я смерти графу Гийому? Нет. Он был повинен в своих греховных сомнениях, но сомнения можно разрешать другими способами – и в правильную сторону. Ансель же не оставил мне этой возможности. После того дня я молился Господу о спасении душ всех казненных и убитых в Кантелё. – Он качнул головой и вдруг добавил: – Я знаю, это место было твоим домом. Мне жаль, что я его разрушил. Глядя на тебя, я не понимаю, как ты можешь не ненавидеть меня за это. Или это страх побуждает тебя скрывать ненависть?

Элиза покачала головой:

– Я сама не знаю, отчего не виню вас во всем случившемся. Но я действительно не виню.

Несколько мгновений прошло в тишине. Затем Элиза вздохнула.

– Вы делаете сейчас то же, что я, – горько усмехнулась она. – Подводите итог, верно? Ренар говорил мне… только вчера, – она болезненно зажмурилась, – что вас хотят сместить с поста епископа и заменить кем-то другим.

– Верно, – вздохнул Лоран. – И ты права. Я подвожу итог этой истории.

– И каков он?

– Я хочу сначала услышать твои выводы.

Элиза сжала кулаки.

– Какие это могут быть выводы, Ваше Преосвященство? Я потеряла всех, кого любила. И как? – Болезненная усмешка исказила ее лицо. – Рени казнили просто потому, что ваш архиепископ не любит колдуний. Вивьен и Гийом пострадали за любознательность и то, что им был интересен Ансель. Ренар погиб… да просто ни за что! А вас хотят наказать за одно то, что вы старались быть справедливым и иногда проявляли милосердие! – Элиза вдруг всхлипнула, голос ее вновь зазвучал на грани крика. – А я… я ведь тоже умру. За то, что очень сильно любила, и за то, что остановила того, кто убивал моих близких. И за, – она усмехнулась сквозь слезы, – танцы у костра. Воистину, вы правы, мне тоже многое в мире кажется несправедливым!

Епископ молчал. Уже в который раз за эту долгую ночь ему нечего было возразить.

– Как я умру? – спросила Элиза. – Меня сожгут, повесят, обезглавят? Что полагается за колдовство и убийство? Что вы со мной сделаете?

Лоран вздрогнул. На ум пришли слова, которые он слышал множество лет назад. Они были другими, но наполнили его душу схожим замогильным холодом неизбежности.

«Ты будешь свидетельствовать против меня, Кантильен?»

В его взгляде отразилась неподдельная скорбь. Поднявшись с кресла, он развернулся к окну, сложил за спиной руки, и задумчиво вгляделся во тьму за стеклом.

– Твоя история напоминает мне баллады бродячих певцов и сказителей, – с едва заметной мечтательностью проговорил он, оставив вопрос о казни без ответа. – Или романы о любви и рыцарстве. Прекрасная юная дева-целительница, сумевшая, несмотря на опасности, зажечь пламя запретной любви в своенравных и пылких мужчинах и готовая убить за них. Да, это была бы красивая поэма или песня…

Элиза перестала плакать и в недоумении подняла взгляд, пораженная внезапным романтичным настроением, которое никак не вязалось с образом строгого и бесстрастного инквизитора.

– И меня удивляет, – продолжил Лоран, – что такое сказочное создание, словно рожденное для песен, а не для нашего жестокого мира, умудрилось здесь выживать, несмотря на лишения и беды. Впрочем, в наше время мало кто живет без лишений и бед, а ты сумела больше: ты искала и находила свое счастье, а это, поверь, не каждому дано. Да, как и все дочери Евы, ты соблазняла мужчин и подталкивала их к грехам, вызывая у них похоть, но в твоих словах о чувствах я не слышу лицемерия, а в твоей верности близким людям я вижу доброту. Ту, которую и велит нам нести в мир Господь. – Он вздохнул и повернулся к ней, не расцепляя сложенных за спиной рук. – И, будь моя воля, я бы не судил тебя со всей строгостью.

– Но воля не ваша? – кивнула Элиза, точь в точь повторив слова, сказанные ее сестрой перед казнью.

Что-то в лице инквизитора нервно дернулось, когда он услышал это. Теперь он смотрел на Элизу со странной досадой. Повисло молчание. Женщина глядела на него в ожидании приговора, а Кантильен Лоран медлил, словно решаясь на что-то.

Так и не ответив на ее вопрос, он подошел к стоящему у стены шкафу и открыл резную дверцу, узор на которой напоминал каменную вязь, покрывающую своды соборов. Раздвинув несколько стоящих на полке книг, он достал из глубины шкафа что-то небольшое и зажал в кулаке так, что Элиза не успела разглядеть. Другой рукой он с тихим скрипом медленно закрыл дверцу, а затем повернулся обратно к женщине и подошел к ней.

Кантильен Лоран протянул вперед руку, разжав кулак. У него на ладони лежал пузырек, напоминающий тот, что он подобрал с пола рядом с телом Анселя, а теперь оставил стоять пустым на столе.

– Как ты, наверное, поняла, это яд. Он действует не так, как тот, что ты дала Анселю Асье. От твоего яда он умер с видениями, задыхаясь, а этот лишь медленно усыпляет. Я дал такой твоей сестре незадолго до казни. Не хотел, чтобы она мучилась на костре.

– Так Рени не сгорела заживо? – Элиза вскинула на него благодарный взгляд, в котором всего на миг блеснула искра прежней живости, и Лоран оторопел, поняв, какой на самом деле подавленной она к нему явилась.

– Если ты была на казни, то, верно, слышала, что она молчала.

– Я не знала, отчего… думала, она в обмороке, либо…

– Поверь, будь она просто в обмороке, огонь бы ее быстро пробудил, – невесело хмыкнул инквизитор.

– И вправду… – Элиза качнула головой, подивившись, что сама не додумалась до такой простой истины.

– Если выпьешь сейчас, умрешь на рассвете. Больно не будет. – Лоран протянул ей пузырек.

Элиза вздрогнула от того, как спокойно он это сказал.

– И все? – недоверчиво спросила она. – Без суда? Без… приговоров?

– Я сужу тебя, – покачал головой епископ, произнеся эти слова с мрачной торжественностью. – Ты еретичка, Элиза, а я – судья инквизиции. Я не вправе просто отпустить тебя, не вправе предложить тебе бежать. По твоему рассказу ясно: воззрений своих ты не изменишь. Скрываться – будешь, осторожничать – будешь, даже выучишь все обряды и станешь их соблюдать, но веровать, как положено христианке,