Ханская дочь. Любовь в неволе - Ине Лоренс

При виде Сирин черты его разгладились. На ней был поношенный драгунский мундир, так что Бедр видел перед собой прежнего Бахадура. Жестами калмык объяснил, как он рад, что она не пострадала в бою.

— Чего он хочет? — спросил Сергей, только теперь узнавший Бедра и не ожидавший увидеть его вновь в одеянии украинского казака.

Бедр ответил жестом, обозначающим: «Я хочу прочь», — как его перевела Сирин.

— Что до меня — пускай катится на все четыре стороны, только пускай лошадей оставит! — недовольно проворчал Сергей.

Сирин покачала головой.

— Ты не можешь этого сделать! Бедр — сын степей, ему нужна лошадь.

— Ну пускай забирает одну, — пошел на уступку Сергей.

На лице у Бедра было написано отчаяние, он так быстро замахал руками, что Сирин потребовалось время, чтобы понять его.

— Вторая лошадь ему нужна для кого-то другого, — сказала она.

— Которого я хочу сперва увидеть! — Сергей велел Бедру идти дальше и последовал за ним. Калмык вел их в лес, где рядом с убитыми шведами валялись русские и казаки, и остановился возле зарослей кустарника. В траве лежал человек. Сабельный удар развалил ему правую щеку надвое, только присмотревшись, Сирин узнала Ильгура.

Услышав приближающиеся шаги, он схватил пистолет, но тут же опустил, увидев, кто передним стоит.

— Бахадур? Ты не то, что я, ты поставил на верную лошадку, когда решил перебежать обратно к русским. Да и нам не следовала покидать войско Петра, но я — дурак, поддался на уговоры Кирилина. Я должен был помогать им, а за это они обещали сделать меня казанским ханом. Ха! Теперь они или убиты, или разбежались, а я не знаю даже, смогу ли помочь самому себе.

— Так ты не намерен убивать царя? — спросил Сергей вместо Сирин. Ильгур отмахнулся от него и скривился от боли.

— Шишкину принадлежала честь первой попытки. Когда у него ничего не вышло, я не дерзнул проделать то же самое и подался назад к шведам. А надо было удирать отсюда, — это была моя последняя ошибка, — лицо его исказилось судорогой боли. Переждав приступ, Ильгур попытался улыбнуться.

— Ты знаешь, Бахадур, что мы с тобой, да еще маленький Остап в Петербурге, — единственные из заложников, кто пережил эту войну. Все остальные погибли.

Сирин возмущенно уперла руки в боки.

— Не все! Ты забыл Бедра!

Ильгур повернул голову и посмотрел на калмыка, словно впервые вспомнил о его принадлежности к человеческому роду.

— Ах да, Бедр тоже, без него я бы не пережил последние часы. Когда меня ранили, он перетащил меня в этот кустарник и снял с мертвых казаков одежду, чтобы скрыть наши шведские мундиры. Теперь он достал лошадей. Если будет на то воля Аллаха, мы и в самом деле невредимыми переберемся чрез Урал и вернемся домой! — Ильгуру с трудом удалось подняться на ноги, и он кивнул в сторону одной из лошадей.

Сирин вспомнила, как часто во время плена Ильгур осыпал ее угрозами и издевками, и все же вынести ему приговор было выше ее сил. Она положила руку Сергею на запястье, чтобы не дать ему задержать Ильгура.

— Пускай идет! Это не его страна и не его война.

На мгновение Сергей вспыхнул, однако же отступил немного назад, чтобы дать Ильгуру возможность проехать.

Взглядом Сирин поблагодарила мужа и теперь стояла рядом с ним, наблюдая, как Бедр подсаживает своего господина на коня и сам забирается на другого.

— Не ходи с ним, Бедр! Здесь ты больше не будешь рабом! — крикнула ему Сирин.

Калмык с печальной улыбкой покачал головой. «Я нужен ему», — говорили его жесты. Взмахнув на прощание рукой, Бедр поехал прочь. Ильгур, скрючившись от боли, нахохлился в седле и последовал за калмыком, не удостоив Сирин даже взглядом.

Сирин осторожно взяла израненные ладони Сергея в свои, прижала их к щекам и застыла, прижавшись к мужу.

— Может быть, им и удастся добраться до родины…

— А где будет наша родина? — спросил он с улыбкой.

— Там, где мы вместе, — тихо прошептала она.

12

Сирин смотрела на маленькое плато, протянувшееся над обрывистым берегом речушки Бурлы. Когда-то здесь текла тихая размеренная жизнь, теперь же об этом напоминали только развалины деревянной хижины ее отца да полусгнивший частокол. Эта картина наполнила сердце Сирин печалью и радостью одновременно. С одной стороны, она тосковала по людям своего племени, тем немногим, кто был с ней ласков, с другой — она избежала встречи с Зейной и ее приспешниками.

Пожав плечами, Сирин обернулась к Сергею, стоявшему рядом с ней в новой форме полковника.

— Здесь все началось, но теперь остались только воспоминания.

Сергея мало интересовало то, что было, куда больше его занимало то, что есть и будет.

— Хорошее место для крепости и небольшого поселения! — заметил он.

Сам царь дал ему поручение: основать восточнее Карасука опорный пункт и закрепить за Россией эту часть Сибири, только недавно отвоеванную у местных племен. Для других офицеров отправка на восточную границу была равносильна ссылке, но для него это было возвращение в полюбившиеся места, на родину жены, которая станет теперь и его родиной.

Пока он мысленно чертил план крепости и торгового поселения, которое непременно вырастет вокруг, Сирин углубилась в воспоминания. В Карасуке полковник Мендарчук поведал девушке, что ее отец тайно увел племя через границу, перейдя под власть китайского императора. По всей видимости, Монгур не верил, что она сможет долго водить русских за нос, и уж тем более никак не предвидел, как именно окончатся ее скитания.

Четыре года прошло с тех пор, как она покинула эти края. Тогда сердце ее было полно ненависти к русским, и вот она сама стала русской. Да что там! Со времени битвы под Полтавой, где она нашла свое счастье, пролетело уже два года. В тот достопамятный июньский день, когда Сергей признался ей в любви прямо на поле боя, никто еще не мог вообразить себе всего значения этой победы. Войско Карла XII было полностью разгромлено, остатки его через несколько дней сдались в плен. Сам король со своей охраной, Мазепой и несколькими казаками бежал в Османскую империю, судя по доходившим обрывочным сведениям, там он пребывал и по сей день. Война со шведами еще продолжалась, но шла она уже не на русской земле, а в Финляндии. По последним же сообщениям, русский царь со своими войсками вторгся в коренные шведские земли.

Петр Алексеевич велел праздновать Полтавскую победу по всей России. Сирин и Сергей входили в его свиту. Она вспомнила праздник в Киеве, триумфальное шествие в Москве и фейерверк в Санкт-Петербурге, на который шведы после столь крупного поражения уже не дерзнули посягнуть. Там, на Неве, она вновь увидела Остапа, из мальчика, которому она утирала слезы по дороге на запад, он вырос и хотел делать военную карьеру на русском флоте. Он давно забыл родные степи и вряд ли намеревался когда-нибудь вернуться за Урал. Про Бедра и Ильгура Сирин ничего больше не слышала, а потому сочла, что осталась единственной из заложников, кто смог возвратиться в родные места.